Друг человека - [8]

Поужинали и напились чаю; собаки не было.

Это меня обеспокоило и я решил, после того, как жена ляжет в кровать, тихомольным манером пойти в луга за собакой.

— Тихая лунная ночь, — прогуляюсь…

Закрывая маленькую железную печь в комнате жены, я услыхал как кто-то поднимается в дом.

По тихому стуку когтями о ступеньки лестницы обитые железными листами, — должно быть, идет Макбет.

Мы вышли на крыльцо.

На верхней площадке лестницы, залитый лунным светом, с крупной («сибиркой») кряковной уткой во рту, Макбет казался необычайно красивым.

Он тихо шевелил хвостом и весело на нас смотрел.

— Трудно, долго пришлось повозиться… А все же, я нашел ее и принес… Получайте!

Я поласкал собаку, взял от нее еще теплую и не помятую утку; жена поцеловала в голову нашего любимца.

Быстро покончив с давно приготовленным ужином, Макбет улегся на свой тюфяк и долго отрывал приставшие к его шерсти ледышки…

Не могу отказать себе в удовольствии рассказать об одной охоте с Макбетом за утками, в первой половине октября» вблизи моего хутора в камских лугах.

День был пасмурный, холодный. Серые облака быстро неслись над лугами, и при северо-восточном ветре, дождь сменялся мокрым снегом.

Первые заморозки давно наступили, но уток еще было много.

Они сгурбились в большие стаи и, как это обычно бывает перед скорым их отлетом, беспокойно летали с камских песков на большие озера и обратно.

Для вечерней сидки, я выбрал небольшую мелкую озеринку среди чистых лугов. По ее берегам не было леса. Вокруг озера, — кошеные луга. На другой стороне, — небольшой, плохо свершенный (пологий) стожок сена.

По мутной воде и перьям на ней — можно предполагать, что вечером, на озеро прилетят пары три уток.

При хорошем обстреле, — можно удовлетвориться и парой октябрьских уток…

До начала перелета оставалось часа два, и я пошел обследовать соседнее озеро, на которое каждую осень, — ночами, садились гуси.

В конце этого озера, из-под Макбета, шедшего береговым тростником и камышами, выбежал, хлопая по воде крыльями, крупный гусь.

Появление на воде гуся — было так неожиданно, что я растерялся и позорно пропуделял в двадцати шагах.

После выстрела, гусь нырнул и показался на средине озера. Не поднимая головы, он плашмя поплыл на другой берег.

Выстрел из левого ствола, утиной дробью, — не имел желательных последствий, и гусь снова скрылся под водой.

— Досадно! Так близко, и так глупо вышло…

Старый охотник, я взволновался, как юный гимназист-охотник, впервые близко увидавший утку.

Очевидно, продолжительная тренировка и долгие годы охоты не умеряют наших охотничьих волнений.

Так за что же, мы зло бьем плетью, шомполом ружья, топчем каблуками охотничьих сапог собаку, когда она, тоже взволнованная, не выдержит стойку?!

По берегам озера не было кочек и кустов; только тростник узкой полосой рос в воде.

— Негде спрятаться, — гусь не уйдет…

Обойдя озеро, я скоро нашел гуся. Он изменил способ защиты, — не побежал по воде, а нырнул еще в тростнике. Я слышал, как он булькнул в воду, но его не видел, и когда ждал появления гуся на средине озера, он вынырнул и поплыл вдоль берега, и также, как и в первый раз, не поднимая головы.

Четыре раза я находил гуся. Три раза стрелял, и только, загнав его в узкий конец озера, поросший редким тростником, осторожно, держа собаку сзади, подкрался к берегу, и увидев гуся в тростнике, его убил.

С большой радостью (наконец-то, мы тебя получили!), Макбет бросился в воду и принес крупного тощего гуся.

По осмотре, я нашел у гуся, под крылом на плечевой кости, большой нарост миндалевидной формы.

Таких гусей за все время моей охоты, я взял три штуки, — двух осенью и одного весной. Первых, — я убил выстрелами на воде. Последнего, — на пашне, — он не мог высоко подняться, недалеко перелетал над жнивой и я поймал его руками.

Под крыльями, у всех трех гусей, такие же опухоли, как и у этого, убитого мной сегодня вечером.

Опухоли начинались от плеча и постепенно спускались на нет вдоль крыльев, обросли редкими перьями, сквозь которые просвечивалась красная воспаленная кожа.

По большому размеру опухолей, можно было думать, нет ли в них гноя, а их продолговатая форма могла вызвать предположение о существовании в опухоли глистов. Но вскрытие опухолей не обнаружило в них гнойников, паразитов, следов дроби и неправильных костных мозолей, указывавших на переломы костей и последовавшие их сращения.

Одинаковость мест и формы утолщений дают основание заключить, что таких гусей неправильно называют подранками, и что имеющиеся у них под крыльями опухоли, произошли от болезни надкостницы или плечевого сустава, обострившейся во время весеннего или осеннего перелетов.

Совершая эти перелеты, гуси бередят больные крылья, летят с товарищами сколько могут, а затем, отстают от них в пути, и, не имея сил лететь дальше, — гибнут.

Такие гуси, — отсталые, больные.

Может быть, этими болезнями их крыльев об'ясняются легендарные рассказы о том, что люди брали руками живых гусей и лебедей, с выползавшими из под крыльев ужами и змеями…

На преследование гуся ушло больше часа, и когда я пришел к месту сидки, вечерняя заря уже догорала, слабо просвечивая узкими, багрово-лиловыми полосами, на сером фоне неба.