Друг человека - [6]

Общее количество ежегодно прилетавших в мои осинники вальдшнепов не превышало 15–20 штук. Я так был доволен иметь вблизи хутора этих красивых птиц, — с блестящими глазами цвета спелых, обмытых дождем, ягод черной смородины, — что убивал не более пяти штук — перед самым их отлетом, желая этим доставить удовольствие Макбету.

В небольшой осинник, начинавшийся в двадцати шагах от дома, тоже прилетали вальдшнепы в количестве до шести штук.

На них, я распространял добрососедские чувства, и за 19 лет моего жительства на хуторе, ни разу их не стрелял.

В сентябре, ко мне приезжали гости-охотники. Спрашивали, — прилетели ли вальдшнепы.

Я вел гостей в осинник, показывал им вальдшнепов и просил гостей — моих вальдшнепов не трогать.

Мое желание уважалось; приезжие охотники стреляли в вальдшнепов за рекой, — не в моих угодьях.

Возвращаясь из лугов с дневного (необходимого для успешной охоты на вечерних и утренних утиных перелетах) осмотрам утиных присадов, я заходил в ближайший осиновый лес, — к своим шести вальдшнепам, — проверить их наличность и справиться, не подлетели ли к ним другие.

Случалось, что Макбет найдет в этом осиннике только четырех вальдшнепов; двух же, бывших здесь третьего дня, нет, — куда-то скрылись.

Крупный осинник начинался от дома, и заканчивался узкой полосой кустарников, спускавшихся к реке, засоренных осевшими от весеннего половодья прошлогодними листьями, стеблями хвощей, тростником и другим наносом.

— Не там ли?… Вальдшнепы любят копаться в наносе, доставая из-под него червей…

Макбет быстро опоясывал полоску мелколесья, и на прилегавшей к ней кошенине, вставал в красивой стойке. Два вальдшнепа с тихим квоканьем поднимались с наноса, и тут же, на глазах собаки, спускались в опушку крупного леса.

— Собака не шла за ними; она знала, что этих вальдшнепов — я не буду стрелять.

Поверка закончена, наши ближние квартиранты на месте, и мы шли домой.

Макбет очень любил охотиться за вальдшнепами, но мне казалось, что этот бескровный «номер», он исполняет спокойно, без увлечения и страсти.

Во второй половине сентября, когда начнутся первые утренники и молодая отава лугов каждую ночь покрывается серебристой парчой первых морозов, — ранними утрами, с балкона моего дома явственно слышалось воркованье косачей.

Они ворковали в ближних к дому дубовых гривах и за рекой против дома, и я любил, одев валенки и шубку, сидеть на балконе и слушать, в ярко-красном свете разгорающейся утренней зари, эти — одновременно близкие и далекие, молодящие душу звуки.

Косачи ворковали и после восхода солнца, и к шести часам оканчивали свои музыкальные утра, а хозяин хутора на Мешкало, — все еще сидел на балконе, пил здесь же сваренный на спиртовке чай, любуясь красотой белых серебристых лугов возле дома, зеркальной рекой, по берегам которой прозрачный туман курился, багрово-красными и золотистыми островами кленового, осинового и дубового леса, и слабо намечавшимися очертаниями горных берегов Камы и Волги.

Через час после восхода солнца прекращались птичьи песни, уходил иней, омытая им отава казалась изумрудной, и над тихими лугами и рекой — изредка пролетали стаи уток, возвращавшихся с ночного корма на свои дневные штаб квартиры.

Это время раннего утра, я считал лучшими часами своего дня.

Мои знакомые, — не охотники, удивлялись, как я могу жить поздней осенью на каком-то луговом хуторе, один, вдали не только от города, но и людей.

Бедные не охотники!..

Не понимая красоты осенней природы, изящной музыки отдаленного, казавшегося несколько печальным, воркованья косачей, и душевного покоя моего «одиночества», они ошибались.

— Я жил не один, а в природе и с природой, в большом приятном обществе пернатых.

В этом отношении, также как и Макбет, я был «буржуем», и добровольно не променял бы эту тихую и чистую жизнь на шумную и грязную городскую…

После утреннего воркованья, косачи остаются на день в тех же лесных гривах, вылетая вечерами в шипарные кусты, — . ягодами покормиться. Днем, — далеко поднимаются и летят в противоположную от охотника сторону; слышно как тетерева вылетают, но их не видно.

На охоте вдвоем, когда охотники идут по обеим сторонам гривы, поднимающиеся из леса тетерева налетят на того или другого охотника и будут биты. Но я охотился один, и все тетерева найденные Макбетом, шедшим срединой гривы, вылетали в другую от меня сторону.

В сентябре, много висело на балконе моего дома — уток, разжиревших осенних бекасов и гаршнепов, красивый гусь, пары две коротких толстеньких вальдшнепов.

Казалось бы, — довольно.

Но охотнику еще хочется чего-то «повкуснее», и ежедневное утреннее воркованье тетеревей вызывало желание поразнообразить свою охоту и добыть осенью, хотя бы только одного косача.

В лугах — их много; иногда, в одно тихое морозное утро, услышишь больше десятка певцов.

Был даже такой случай: косач прилетел на крупную осокорь на берегу Мешкалы, в тридцати саженях от дома, и все утро над рекой музыканил.

— Убью одного, — большой беды не будет…

Несомненно, уничтожение одного косача, — не беда, и не будет заметно; но и этого одного не скоро добудешь.

В первый год осенней охоты с Макбетом в лугах, я не мог убить ни одного косача.