Друг человечества - [77]

Ваша всегда признательная Эмми

Септимус раскурил недокуренную трубку, уже третий день лежащую поверх одеяла и, заметив, что Вигглсвик все еще здесь, нарушил его созерцание природы вопросом, был ли тот женат.

— И даже очень. Сколько раз!

— Боже мой! Как это так?! Вы, значит, были двоеженцем?

— Зачем? Я сперва хоронил одну — честь честью, а потом уже женился на другой.

— Это было очень мило с вашей стороны.

— Я так поступал из благодарности.

— За их доброту?

— Нет, за то, что избавлялся от них. О, я немало набрался опыта, прежде чем постиг блаженство одинокой жизни.

Септимус вздохнул.

— А ведь это, должно быть, очень приятно, Вигглсвик, иметь жену?

— Да ведь у вас же есть.

— Да, да, конечно. Я думал о тех, у кого нет.

Вигглсвик с таинственным и конфиденциальным видом приблизился к постели своего хозяина.

— Вы не находите, сэр, что нам здесь живется очень уютно и удобно?

— Д-да, — нерешительно проговорил Септимус.

— Мне, по крайней мере, не на что жаловаться. Провизия свежая, спать тепло, пиво вкусное, опять же всякие ягоды… Чего еще нужно человеку? Не бабу же. Баба — всегда помеха.

— Вам не холодно, Вигглсвик, вот так, в одной рубашке? — нерешительно осведомился Септимус.

Вигглсвик не счел нужным понять деликатный намек.

— Холодно? Нет. Если бы мне было холодно, я бы живо согрелся. Я только хотел сказать вам, мистер Дикс, что теперь, когда вы с миссис на время расстались, — вы не находите, что так и удобнее, и уютнее? Я, конечно, ничего не говорю. Если она сюда приедет, я буду все делать исправно. Я свое дело знаю. Но знаете, сэр, женщина, — как пойдет она наводить всюду чистоту, да пыль сметать, да мыться горячей водой, да цветы расставлять по вазам, — ужасно много от нее суеты. Я не раз был женат, так знаю. Вы не думаете, сэр, что нам с вами было бы лучше вдвоем, как сейчас?

— Нам, разумеется, недурно, — вежливо ответил Септимус, — но я все-таки боюсь, что вам сегодня же придется заняться чисткой и сметанием пыли. Мне очень совестно вас беспокоить, но миссис Дикс вернулась в Англию и, может быть, сегодня же вечером будет здесь.

Тень неудовольствия скользнула по грубому хитрому лицу старого вора. Тем не менее, он воскликнул:

— Я рад! Я страшно рад!

— Очень приятно это слышать, — ответил Септимус. — Принесите мне воды для бритья.

— Вы что же, вставать будете? — недоверчиво и ворчливо осведомился Вигглсвик.

— Ну да.

— Значит, и завтрак вам надо готовить?

— О нет! — Септимус улыбнулся своей бледной улыбкой, которая как будто просачивалась сквозь его черты. — С меня вполне достаточно послеобеденного чая — ну там немного ветчины, яиц, еще чего-нибудь…

Старик ушел, ворча, а Септимус еще раз перечел письмо. Как это мило со стороны Эмми, думал он, писать ему такие ласковые письма.

Все утро, теплое, хотя была осень, он провел на выгоне, советуясь о делах житейских с утками в пруду и с хромым осликом, поскольку все еще пребывал в нерешительности. Чем больше он думал о письме Эмми и о взглядах на женщин Вигглсвика, тем меньше был склонен соглашаться с последним. Он сам соскучился по Эмми, которая была с ним очень нежна после их беседы при луне в Оттето-сюр-Мер. Скучал и по беби: в последние дни в Париже мальчик по-детски в него влюбился и тотчас же переставал плакать или мирно засыпал, как только ему удавалось зажать в своей ручонке прядь волос названного папаши. Ему недоставало многого, к чему он уже успел привыкнуть; все это были мелочи, едва заметные, однако же, значившие для него очень много. Совсем ему не было ни уютно, ни удобно со старым негодяем Вигглсвиком.

И Септимус по-своему, не вполне осознанно, радовался скорому приезду Эмми. По всей вероятности, он будет жить поочередно в Нунсмере и в Лондоне. Побывав на днях у своих банкиров, чтобы распорядиться относительно перевода денег в Париж, молодой человек очень удивился, узнав, насколько увеличилось его состояние. Директор банка, на редкость осведомленный человек, объяснил ему, что одно предприятие, в котором у него было много акций, необычайно быстро пошло в гору, и дивиденды его утроились.

Септимус ушел от него в полной уверенности, что коммерческие предприятия представляют собой образец великодушия и альтруизма. Из разговора с необычайно сведущим банкиром он уяснил только то, что теперь будет получать на несколько сотен фунтов в год больше прежнего, и уже мечтал о более пышной резиденции для Эмми и ребенка, чем ее крохотная квартирка в Челси. Он уже приметил на Беркли-сквер несколько очень милых домов. Интересно было бы знать, сколько может стоить в год квартира в таком доме вместе со всеми налогами. Он решил, как только Эмми приедет, поговорить с ней об этом. Уильям Октавий Олдрив-Дикс, будущий член парламента, должен был начать свою жизнь в Англии в соответствующей обстановке.

Под вечер к нему вихрем ворвался Клем Сайфер, приехавший, как всегда, провести конец недели в Нунсмере. Он привез важные вести. Его знакомый, важная персона в военном министерстве, пишет ему, что чрезвычайно заинтересовался новой скорострельной пушкой Дикса, хочет сейчас же начать ее испытания и желал бы лично познакомиться с изобретателем.