Дрожь - [47]

И снова повисло молчание, прежде чем Бек ответил усталым и чужим голосом:

«Оставь меня в покое, хорошо, Ульрик? Оставь меня в покое».

На следующий день Бек сказал мне, что я могу не делать домашнее задание, если не хочу, и куда-то уехал на машине в одиночку. Я дождался, когда он уедет, и все равно сделал задание.

Сейчас мне больше всего на свете хотелось, чтобы Бек был рядом со мной. Я повернул ключ в скважине, ожидая увидеть ящик, битком набитый накопившейся за много месяцев корреспонденцией и извещение, что за остальным нужно подойди к стойке.

Однако когда я открыл дверцу, внутри оказалось дна одиноких письма и несколько рекламных листовок.

Кто-то побывал здесь. И совсем недавно.

Глава 30 Сэм 41 °F

— Ты не против, если я заеду к Оливии? — спросила Грейс, забравшись в машину.

Вместе с ней в салон ворвался холодный воздух, заставивший меня отпрянуть, и она поспешно захлопнула за собой дверцу.

— Прости, — сказала она. — Холодно. В общем, я не хочу к ней заходить. Просто заеду посмотреть. Рейчел сказала, у дома Оливии крутился волк. Может быть, мы сможем что-нибудь там разведать?

— Поехали. — Я взял ее руку и поцеловал кончики пальцев, потом вернул обратно на руль, а сам сгорбился на кресле и вытащил перевод Рильке, который прихватил с собой, чтобы скоротать время в ожидании Грейс.

В ответ на мое прикосновение губы Грейс слегка дрогнули, однако она не стала ничего говорить и выехала со стоянки. Я смотрел на ее лицо, сосредоточенно-отрешенное, на решительную линию рта, и ждал, скажет она, что у нее на уме, или нет. Но она молчала, и я уткнулся в книгу.

— Что ты читаешь? — после долгого молчания спросила Грейс.

Я был практически уверен, что прагматичная Грейс никогда не слышала о Рильке.

— Стихи.

Грейс вздохнула и устремила взгляд на тусклое белое небо, словно наваливавшееся на дорогу.

— Я не воспринимаю поэзию. — Она, похоже, сообразила, что ее замечание может показаться обидным, потому что поспешно добавила: — Наверное, я читаю неправильные стихи.

— Ты просто неправильно их читаешь. — Я видел стопку книг, дожидавшихся своего часа на столике Грейс: там была документалистика, книги о явлениях, а не о том, как их описывают. — Нужно слушать музыку слов, а не пытаться увидеть за ними смысл. Как песню.

Она нахмурилась, и я нашел в книге нужную страницу и придвинулся к Грейс вплотную, так что наши бедра соприкоснулись.

Грейс покосилась на книгу.

— Они даже не на английском!

— Некоторые — на английском. — Я вздохнул, погрузившись в воспоминания. — По стихам Рильке Ульрик учил меня немецкому. А теперь я буду учить тебя понимать поэзию.

— Этот язык мне определенно не знаком, — заметила Грейс.

— Определенно, — согласился я. — Вот, послушай. «Was soli ich mit meinem Munde? Mit meiner Nacht? Mit meinem Tag? Ich habe keine Geliebte, kein I laus, keine Stelle auf der ich lebe».

На лице Грейс отразилось замешательство. Она с очаровательной досадой закусила губу.

— Ну и что это значит?

— Это не главное. Главное — как это звучит, а не что значит.

Я силился найти слова, чтобы донести до нее свою мысль. Мне нужно было напомнить ей, что она влюбилась в меня как в волка. Без слов. Сумела увидеть за волчьей шкурой то, что скрывалось внутри. То, что делало меня Сэмом, в каком бы обличье я ни находился.

— Прочитай еще раз, — попросила Грейс.

Я подчинился.

Она забарабанила пальцами по рулю.

— Звучит печально, — сказала она. — Ты улыбаешься... значит, я угадала.

Я открыл английский перевод.

— «И замкнулись уста. Я не знаю, что мне ночь теперь, что мне день? Что...[3]» Тьфу. Не нравится мне этот перевод. Завтра привезу из дома другой. Но да, это печальное стихотворение.

— Я заслужила приз?

— Возможно.

Я накрыл ее ладонь своей, и наши пальцы переплелись. Не отводя глаз от дороги, она поднесла наши сплетенные пальцы к губам, поцеловала мой указательный палец, а потом слегка прикусила его зубами.

И взглянула на меня с немым вызовом в глазах.

Это меня добило. Я уже открыл рот сказать ей, чтобы немедленно остановила машину, потому что мне нужно ее поцеловать.

И тут я увидел волка.

— Грейс. Стой... останови машину!

Она закрутила головой по сторонам, пытаясь понять, что я такое увидел, но волк уже перемахнул через кювет и устремился в редкий лесок.

— Грейс, стой, — повторил я. — Там Джек.

Она ударила по тормозам, машину чуть повело, но она выровняла ее и свернула к обочине. Я не стал дожидаться, когда машина остановится, на ходу распахнул дверцу и выскочил на мерзлую землю, едва не взвыв от боли в лодыжках. Передо мной простирался лес. Клубы едкого дыма стелились между деревьями, мешаясь с низкими белесыми облаками, затянувшими небо; за лесом кто-то жег палую листву. Сквозь дым я различил сизо-серого волка; он замер в нерешительности на краю леса, не в силах понять, гонятся за ним или нет. Кожа у меня пошла мурашками от холода; волк оглянулся на меня. Карие глаза. Джек. Больше некому.

А потом он исчез, как сквозь землю провалился, растаял в дыму. Я рванул за ним, в один прыжок перемахнув через кювет, и бросился сквозь чахлую поросль безжизненных зимних деревьев.

Джек с треском ломился через лес; ему сейчас важнее было оторваться от меня, а не затаиться. Я чуял его страх. Дым здесь был гуще, трудно было разобрать, где кончается дым и начинается небо, стиснутое в клешнях голых ветвей. Я с трудом различал перед собой Джека; на своих четырех лапах он был проворней меня, и холод тоже был ему нипочем.