Дрейфус... Ателье. Свободная зона - [7]
Знаешь, днем, когда я работаю, я сижу сгорбившись, вот так, видишь.
>Он нагибается над воображаемым ботинком.
И это очень плохо для персонажа. Ведь капитан должен держаться все время прямо, правда?
Арнольд. Скажешь тоже — прямо! Как струнка он должен быть! Грудь колесом, взгляд прямой, ляжки напряжены, как у польского почтальона, когда он вручает еврейской семье уведомление о выселении…
Морис. Предположим! Но что тебе мешает держаться прямо?
Мишель. Я пытался, но это невозможно. Во-первых, я попадаю молотком по пальцам, но это не самое страшное. Главное, что я плохо делаю свое дело, такой стыд. Господин Аппельбаум даже вернул мне пару обуви, и это я вам говорю — вернул, потому что он-то бросил мне ее в морду и при всех. При этом он был прав, работа и вправду была никуда не годной. Нет, когда ты — сапожник и собираешься и впредь им оставаться, никак не возможно менять подметки с прямой спиной, грудью колесом и напряженными ляжками, как у польского почтальона или у французского капитана…
Морис. Ладно, ладно, продолжим, умоляю, не будем терять времени. Не думаю, по правде говоря, чтобы Дрейфус держался так уж прямо во время написания такого письма. И потом, дело ведь не в том, чтобы прямо держать спину и устремлять взор вперед, надо постепенно создавать своего персонажа внутренне, внешний облик сам собой придет в соответствие с внутренним образом!.. Продолжаем, попробуй добавить сюда немного…
>Делает неопределенный жест.
Мириам (со своего места). Думай попросту о том, что ты в разлуке с женой, которую ты любишь, и что ты ей пишешь…
Мишель (бросает украдкой взгляд на Мириам, потом на Арнольда и снова погружается в чтение. Теперь он читает медленнее, но потом берет тот же темп). «Все, что мне сказали, в то время как сам я в душе своей твердо знаю, что ничем не погрешил против своей совести, превращает жизнь мою в самую страшную моральную пытку. И что бы ни случилось со мною, главное, что надо сделать, это установить истину, пустить в ход все средства, чтобы ее доказать, и, если понадобится, пожертвовать всем нашим состоянием, чтобы реабилитировать мое честное имя, повергнутое в грязь. У меня не хватает мужества продолжать мое письмо».
Морис. Твоя очередь, Мириам!
Мириам (она читает очень искренне и просто). «21 декабря 1894 года. Я несказанно страдаю от тех мучений, которые приходится выносить тебе: в мыслях своих я не расстаюсь с тобой ни на минуту.
Вижу тебя одного в печальной твоей темнице, во власти самых мрачных раздумий… Я так несчастна в разлуке с тобой. Возлюбленный друг мой, надо сделать все, чтобы мы встретились вновь и снова жили вместе, ибо врозь нам невозможно существовать. Покорись судьбе, пройди через все самые страшные испытания, которые тебе предстоят. Молю тебя, не терзайся мнением толпы, ты знаешь, как оно изменчиво…
Наши крошки чувствуют себя прекрасно. Как они милы, как веселы и счастливы. И какое утешение в нашем страшном несчастье видеть их столь невинными и юными… Пьер говорит о тебе так сердечно, что я не могу удержаться от слез… Твоя Люси».
Морис. Отлично, теперь перейдем к началу сцены. Вы встаете и направляетесь друг другу навстречу… Останавливаетесь прямо напротив, почти касаясь один другого, вот так, зафиксируйте это положение…
>Изменив голос, орет.
Свидание окончено!.. Расходитесь, не отрывая друг от друга глаз… Ну, Мириам!..
Мириам (отступая и протягивая руки к Мишелю). Любовь моя, любовь моя… Альфред…
Мишель (с интонацией совершенно нейтральной). Люси… Моя Люси… Моя любовь… Моя любовь…
Морис. Стоп!
>Нервно ходит по комнате, потом останавливается возле Мишеля и очень тихо говорит ему.
В чем дело? Ты что, из дерева, что ли?
Мишель (нормальным голосом). Я не создан ни для театра, ни для армии!.. Вот…
>Закрывает свою тетрадку, кладет ее на стол с решительным видом.
Морис (внезапно меняя тактику). Не будем горячиться, я уже говорил… Спектакль ведь еще не завтра? У нас есть время, и потихоньку, но начинает же получаться… Прежде всего, в этом кусочке, тут-то речь идет не о капитане, не о… Здесь мужчина, просто мужчина в разлуке с женщиной, они только что встретились буквально на несколько минут, они не могут коснуться друг друга: решетка их разделяет, и едва они успевают сказать друг другу несколько слов, как свидание уже окончено и они расстаются, крича о своей любви… вот и все…
Мишель. Я понимаю, но…
>Делает жест беспомощности и уныния. Морис смотрит на него, затем вновь принимается расхаживать по комнате. Он думает…
>Пауза.
Арнольд (тоже задумавшись). Скажи, Морис…
Морис. Что?
Арнольд. Ничего, есть одна идея…
Морис. Слушаю…
Арнольд. А не мог ли он подать в отставку?
Морис. Кто?
Арнольд. Ну этот, как его, Альфред! Когда он увидел, что дело плохо, почему он не мог послать письмо своему генералу, так ведь бывает, я читал об этом в книгах… «Дорогой генерал, поскольку мы совершенно не согласны, бесполезно продолжать сотрудничество, которое сделалось столь же тягостным для вас, сколь и для меня, к сему прилагаю, следовательно, мою решительную и бесповоротную отставку, плевать я на вас хотел, не считаю себя больше в составе армии, и подите вы все к чертовой матери, уважающий вас капитан Дрейфус, примите уверения в совершеннейшем к вам почтении, шолом-алейхем и доброго здоровья вам и вашей супруге…»
Жил в лесу бедный дровосек с женой. Не было у них детей, а жене так хотелось ребеночка. И вот однажды из окошка товарного поезда к ногам вечно голодной женщины выпал сверток. Товар? Вот так удача! Но в свертке оказался младенец, и женщина приняла его как дар небес. Откуда она могла знать, что товарный поезд везет не товары в магазин, а людей в концлагерь Аушвиц?.. Потрясающая притча Жан-Клода Грюмбера «Самый дорогой товар» – о том, как сила жизни одолела индустрию смерти в страшной гуманитарной катастрофе XX века.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.