Древо Жизора - [104]

Двигаясь дальше на юг, принц Львиное Сердце покорял один город за другим и всюду превращал плененных повстанцев в будущих крестоносцев. Наконец, дойдя до Тулузы, он осадил город могущественного Раймона и довольно быстро овладел им, несмотря на требования Филиппа-Августа оставить столицу провансальской поэзии в покое. Ришар чувствовал себя уже настолько сильным, что счел возможным стать полностью независимым и от отца, и от любимого друга. Это был год его величайшей славы, затмившей славу всех современных ему полководцев. Даже в Леванте о Ришаре Львиное Сердце говорили больше, чем о самом Саладине, тем более, что покоритель Иерусалимского королевства вдруг выронил бразды успеха, потерпел целый ряд поражений и не сумел овладеть ни Тиром, ни Триполи, ни Антиохией. «Э, да его можно одолеть, — заговорили согнанные на побережье Ливана и западной Сирии крестоносцы. — Достаточно только дождаться, когда Ришар Кёрдельон приведет сюда своих непобедимых рыцарей».

А Ришар, тем временем, страдал из-за того, что не может оставить свои междоусобицы и приступить к исполнению священного обета. Болезнь, резко начавшая отступать после принятия креста и обливания крещенской водицей, вновь навалилась на него. После первого Жизорского съезда прыщи, будто по мановению волшебной палочки, с каждым днем исчезали и исчезали, покуда не растворились полностью, и принц воспрянул духом. Вскоре после того, как во время второго съезда было срублено древо Жизора, вновь появилась сыпь, и это все больше походило на Божье наказание. Когда, одержав победу в битве под Тайльбуром, Ришар совершил столь великодушный поступок по отношению к пленным, прыщи опять начали таять, и чем больше побежденных повстанцев принимало обет вступить в крестоносное воинство, тем больше отступала лихорадка. К концу осени, когда пала Тулуза, а Ришар, Филипп-Август и Генри вновь съехались вместе для мирных переговоров, на сей раз в Бонмулен, прыщи оставались только под мышками и в паху.

Этот съезд, увы, окончился столь же недружелюбно, как и последний у жизорского вяза, разве что никакого сражения не произошло. Филипп требовал, чтобы Генри признал Ришара полноправным властелином Пуату, Турени, Анжу и Мэна, но тогда бы все золото Луары целиком оказалось у него в руках, а Генри не мог этого допустить. Он гневался и упрямо твердил:

— Если я своей рукой отдам ему этот кусок пирога, значит не здоров мой рассудок, и меня следует посадить на цепь.

В конце концов Ришар воскликнул:

— Ваше величество, отец родной, многие говорили мне о той неизбывной ненависти, которую вы ко мне питаете. Я не верил и часто своею рукой побивал этих доброжелателей, считая их сплетниками и клеветниками. Но теперь вижу, что они были правы. — Он отвернулся от Генри, встал на колени перед Филиппом-Августом и, сложив молитвенно руки, произнес:

— Отныне объявляю себя вассалом короля Франции, если он поможет мне отстоять мои права на Нормандию, Анжу, Мэн, Берри, Пуату и Тулузу. Государь Филипп-Август, примите омаж от принца Ришара, прозванного в народе Львиным Сердцем!

Генри почувствовал, как сердце его повисло на ниточке. Он тотчас раскаялся, что был упрям по отношению к притязаниям сына. Глядя на то, как Ришар приносит омаж королю Франции, он испытывал столь страшную ненависть и столь горячую любовь к сыну, что это было невыносимо. Генри отвернулся и зашагал прочь.

Несмотря на увещевания легатов папы Климента, война между Англией и Францией разгорелась с прежней силой.

Гибель Ормуса страшно подействовала на Жана де Жизора, привыкшего полагать, что великий вяз будет расти вечно на широком поле возле его замка. По приказу навигатора, магистр Альфред де Трамбле был лишен своего титула, обезоружен и приговорен к сожжению. Верховный капитул ордена Креста и Розы одобрил этот приговор, признав Альфреда виновным в том, что во время битвы за древо Жизора он, вместо того, чтобы атаковать неприятеля, вступил в сговор с тамплиером коннетаблем Робером де Шомоном. Костер из ветвей срубленного вяза был сложен поверх гигантского пня, и когда беднягу Альфреда, более двадцати лет верой и правдой прослужившего в качестве жизорского комтура, водрузили на вершину костра навигатор Жан сам поднес горящий факел.

Это было первой каплей в чашу задуманной мести, и покуда сия чаша не переполнится до краев, великий навигатор не успокоится — такой обет дал себе сеньор Жизора. Из нижней части ствола погибшего вяза он приказал изготовить огромного идола — сидящее на троне жуткое существо с человеческим туловищем, но козлиными ногами и козлиной головой с высокими рогами, пятиконечная звезда украшала лоб идола, и было это существо двуполым. Жан назвал его божеством мести Бафометом и велел поставить на пне, оставшемся от вяза. Остальную часть древа Жизора по приказанию навигатора распилили, покололи на дрова и в течении многих дней сжигали на огромных кострах, разложенных вокруг Бафомета, так что от непрестанного дыма идол закоптился и стал темно-коричневым. Литейщики изготовили бронзовую копию Бафомета, уменьшенную в десять раз. Ее установили в подземелье около зева бездонного колодца. Почти каждый день навигатор спускался сюда и приносил клятвы отомстить всему миру за всю ту бездну несправедливостей, которая в нем существует.