Древо света - [28]

— Откуда же она?… — Статкус виновато заморгал. Под этим небом действуют, видимо, другие законы.

— Спроси у нее.

— Телепатия?

Елена взглянула на него, словно он был жителем другой планеты.

— И преспокойно убежала? К подружкам?

— Никуда она не убегала.

— Смеешься?

— Она у себя в комнате.

— Не желает видеть любимого папочку? Чем он провинился перед ней? Уж не твои ли это козни? Оказывается, и ты, Елена, как все… Работа у меня, проект, пойми. Попробуй не мотаться по объектам, все пойдет к чертям собачьим!

— Я же тебя не упрекаю. — Опустив глаза, Елена ссыпала в помойное ведро осколки вазы.

— Новую куплю. — Стало жалко жену, подошел поближе. Но не ощутил в себе трепета, который обычно обжигал его радостью обладания. Оба думали о том, что ваза снова будет стоять, раз обещана, конечно, это будет другая ваза и едва ли придется по сердцу. Разбитую Елена купила за несколько рублей у одного дипломника-прикладника. — Значит, у себя?

Неринга лежала лицом к стене. Фотографии Кордильер, Тянь-Шаня. Никогда не бывала в горах, но восхищается вершинами? А это что? Рысаки с выгнутыми шеями, жеребята на пастбище… Горы были и раньше, лошади — что-то новое.

— Что ж ты не просишь? Сложим вещички и — в горы. Ты и я.

— Нет, папа. Втроем.

— А может, подождем немножко и… вчетвером?

— Нет, папа. Я никогда не выйду замуж. Так люблю тебя и маму, что не выйду.

Подобный разговор был у них, когда Неринга училась еще в пятом классе. Пятиклассницы многое понимают. Почти все. Статкус присел рядом с ней, растрепанной, как-то неловко свернувшейся. Уже десятиклассница и не желает оставаться ангелочком, которого я люблю пощекотать небритым подбородком? Отвыкла от отца? Что ж, им обоим придется снова привыкать друг к другу. Статкус сидел, умиротворенный ее тихим, почти неслышным дыханием — Нерюкас тут, ничего с ней не случилось, — сидел и раздумывал, удрученный-нескладной встречей: мир необъятен, всего в нем много, один только комбинат строят сотни людей, послушных моим чертежам, однако Земля со всеми своими стройками лишилась бы смысла, если бы не было ее, этой девочки, которая появилась на свет не слишком желанной и которую я не сразу разглядел среди мягких игрушек…

Двенадцать минут протекло в молчании. Статкус заметил время. Лучше всего он чувствовал себя на строительной площадке, где можно выкричаться. Не выдержав, погладил руку дочери. Возможно, слишком неожиданно. Неринга вздрогнула, словно от удара.

— Горы заслонил туман, да?

Она сдержала дыхание.

— Что случилось, Нерюкас? По-дружески, по-товарищески, ну? — Его ладонь снова погладила ее руку, на этот раз осторожнее.

— Не прикасайся ко мне! Не прикасайся!

Он никогда не слышал, чтобы она так истерично кричала. Случалось, взвизгивала от счастья, увидев радугу. Или держа на ладони божью коровку. А тут… Откатилась в дальний угол дивана, локтем прикрывая грудь. Маленькую, пугливую грудь.

— Не трогай! Мне противно… противно!

— Так я же соскучился по своему Нерюкасу, и он мне совсем не противен. — Статкус не мог сообразить, чем это он так страшно провинился. Конечно, следовало бы звонить почаще. Он не оправдывал себя, но и каяться, бить себя кулаком в грудь тоже вроде было не с чего. Болезненное влияние матери — не иначе.

— Не трогай, не смей!.. Выброшусь… в окно выброшусь! — Руки у нее дрожали, плечи тоже, и больше всего на свете хотелось ему сейчас крепко-крепко обнять свою девочку, чтобы она почувствовала его силу, чтобы настоящие и придуманные ужасы убрались как можно дальше. Но естественное отцовское желание отступило перед этим истерическим криком. Он больше не пытался прикоснуться к дочери.

— Хорошо, исчезаю. Успокоишься? Обещаешь?

Неринга уткнулась лицом в мягкую спинку дивана. Все ее тело судорожно дергалось.

— Что с девочкой? — Статкус схватил Елену, встряхнул. — Больна? Врача вызывала?

— Она не больна.

— Что с ней? Где ты была, куда смотрела? Из-за вазы чуть не хнычешь, а…

— Не знаю, как тебе сказать… Тренер…

— Что, прогнал? Только-то и беды!

— Напротив. Хвалит. Говорит, перспективная, сулит лавры. Хорошо сложена и так далее.

— Не болтай ерунду, выкладывай факты.

— Какие еще факты? Слишком ласков… не понимаешь?

— Приставал к ней? К моему Нерюкасу?

— Успокойся. — Елена высвободилась из его тисков. — Хорошо, вовремя в зал зашли люди. Неринга и раньше мне жаловалась, что тренер ее гладит. Ну, показывая, как делать то или иное упражнение… А сегодня подкрался, когда она, наклонившись, надевала тапочки…

— Убью негодяя! Где он? Где?

Статкус хрипел, выпученные глаза ничего не видели.

— Не кричи! Еще больше напугаешь девочку. Неужели из-за этого слизняка в тюрьму садиться? Ей, как понимаешь, еще нужен отец. Я же тебе объясняю: ничего не случилось. Люди…

— Я кричу?

— Орешь! Ой, наделаешь глупостей!

Статкус выскочил на улицу.

Елена догнала, вцепилась в него. Он отшвырнул ее, бросился к машине.

— Прочь! — закричал, когда она навалилась на капот. Лицо его сквозь стекло казалось страшным.

Дорога была путаной, как никогда. Полно каких-то новых, противоречащих друг другу дорожных знаков. Хаос улиц, домов, машин. Стиснув зубы, продирался он сквозь сизую дымку, сквозь слепящее сверкание и рев. А ведь любил этот город! Теперь город был врагом.