Древняя Русь: наследие в слове. Мудрость слова - [11]

У славян сохранились лишь отвлеченные имена, на значениях которых отражается длительный период мыслительного обобщения. Воня́ вообще ‘запах’, уха́ти — ‘пахнуть’, пахнути ‘издавать запах’, а также остатки слов типа: гной или смрадъ (в русском произношении смородъ — совсем не обязательно скверный запах, если судить по слову смородина). Как очень уж субъективное, это ощущение не было разработано столь подробно, как остальные; с другой стороны, как наиболее древнее оно вполне могло утратить прежние именования конкретных запахов и ощущений. Известный теперь глагол нюхать и производные от него нюхательный, нюхание появились у нас не ранее XVI в., в результате обобщения данной группы слов.

Много словесных корней для обозначения органов слуха и связанных с ним ощущений. В различных формах и вариантах таких слов около 75. Среди славянских имен имеются и очень конкретные по значению, и уже отвлеченные по смыслу, иногда просто имена, выражающие опредмеченное качество самого общего вида: свистъ, струна, буря, въпль и др. Общий смысл всех словесных корней, как он восстанавливается для праязыка, однозначен: ‘ударять, натягивать (струну?)’, и как результат ‘звучать, издавать звук’. Качество звуков невероятно разнообразно, и тонкий слух древнего человека такие оттенки различал. Вой бури и дикий вопль попавшего в беду путника все-таки различались, и в обращении к ним (в рассказе о них) следовало такое различие указывать. Это могли быть звонъ, шюмъ, искра, звукъ, слово и т. д., — уже собственно человеческое «звучание». Преобладание частных значений над общими, родового смысла, указывает на относительно позднее формирование этой группы лексики, во всяком случае, они разрабатывались и подвергались обобщающей энергии мышления позже, чем лексика, обозначающая вкус и осязание, и много позже, чем слова со значением обоняния. Но самая удивительная подробность заключается в следующем.

Как слова со значением осязания и вкуса близки друг другу по некоторым признакам, так что рождается мысль о длительном их совместном развитии, так и слуховые впечатления оказываются зависимыми от впечатлений зрительных. Такие слова, как стрѣла, дивъ, топлъ, огнь и др., обозначали некогда одновременно и звук, и свет, а в древних языках (например, в санскрите) имеют общие метафоры, связанные и со светом, и со звуком; на их родство указывают и сложные слова типа греч. λαμπρόφωνος ‘ясный голос’, оно передается в старославянском как свѣтлогласни ‘светлый голос’. Даже ныне совершенно ясные, терминологически застывшие слова, как глаголъ, некогда означали сразу и звучание, и свечение. Впоследствии различные индоевропейские языки разошлись в обозначениях либо зрения, либо слуха, но случилось это лишь после того, как зрительный образ полностью вычленился из синкретизма слух / зрение. Можно было бы сказать, что зрение рождается из слуха, если бы мы могли проникнуть в столь отдаленные времена, когда подобное расхождение индоевропейцы начали фиксировать В своих словах. Санскрит (древнеиндийский) показывает единство в обозначениях ‘звучать’ и ‘светить’ в глаголе svar (отсюда имя языческого бога Сварогъ), в греческом близки σεφήν ‘сирена’ и σειρός ‘пламенный’. Так и появлялись древние «метафоры»: семантическое расхождение не приводило к полному устранению одного из прежних значений, в некоторых (поэтических) текстах оно осмыслялось как переносное, и тогда вполне могли явиться «метафоры» типа «пламенный поэт» — и «пылает», и изрекает.

Долго отсутствует самое общее, родового смысла, обозначение зрения; в каждом из родственных языков такие именования сложились независимо от других — следовательно, достаточно поздно. Более 25 корней совершенно разошлись в своих частных значениях.

Первоначальный образ действия ‘смотреть, видеть’ — ‘делать ясным, выделять, освещая’, а это соответствует предыдущей группе слов, в которых ‘звучать’ и ‘слышать’ совпадали в общем именовании. Так и происходило расчленение некогда слитных в общей идее субъект-объектных отношений:

звучати — слышати и свѣтити — видѣти,

таким образом, что вычленение смысла идет в пользу субъекта, а именно:

слышати то, что звучит, а видѣти только то, что освѣщено,

т. е. и в том, и в другом случае как-то выделено из массы равноценных фактов и вещей. Выбор точки зрения от субъекта понятен, он определен возможностями самого субъекта, который стоит перед выбором и делает этот выбор.

Из древнеславянских глаголов этот смысл сохраняли глядати, т. е. собственно ‘освещать’, блюсти ‘наблюдать’ и вѣдати, что значило ‘смотреть, искать’.

В каждом индоевропейском языке были соответствующие слова с выражением отрицательного свойства своего рода. Для передачи звуковых и зрительных впечатлений у славян представлены слова вроде нѣмъ, глухъ, слѣпъ, но таких обозначений нет для осязания, обоняния и вкуса, а это верное свидетельство в пользу того, что звук и зрение по происхождению вторичны. Только сравнительно поздно в истории любого человеческого сообщества возникала необходимость в фиксации отрицательных качеств ощущения.

Последовательность их выявления: обоняние → вкус и осязание → слух и зрение — вполне ясна. У славян все уровни специализации чувственных впечатлений сложились очень давно, и речь может идти лишь о том, какое из них и в какую эпоху представлялось основным.