Древняя Русь: наследие в слове. Добро и Зло - [17]
Тücke ‘коварство’ связано с древним Tuck ‘быстро, неожиданно нанесенный удар’ — сначала позволительное на турнире дело, а затем запретное; schlimm ‘плохой, дурной’ и schlecht ‘дурной’ также связаны — но в средненемецком первое из них обозначало ‘косой’, а второе — ‘прямой’; schlecht перешло в противоположное значение через промежуточные стадии: ‘простой’ > ‘прямой’ > ‘нехитрый’ > ‘ничтожный’, но еще из языка Лютера сохранилось усилительное сочетание schlecht und recht ‘в высшей степени справедливый’. Прямой, простой в одном случае есть достоинство, в другом — порок... То же касается и понятий «грех», «вина»: когда они образовались, они оказались по смыслу более глубокими, чем простые понятия о наказании и прощении... Слово Würde ‘достоинство’ находится в связи со словом стоимость Werth. Достойно то, что имеет стоимость, ценность. Стоимость прежде всего, подобно равнозначащему греческому слову τιμή относится к дару, покупательной цене или какому-нибудь другому роду расплачивания, которым приобретается данный предмет... В немецком одно из значений слова Ehre ‘честь’ — богопочитание, культ; как и в латинском hones и в греческом τιμή, понятие почитания в отношении к богам, особенно в древнейшее время, стоит на первом плане... в понятиях добра и зла отношение к религиозному культу особенно сохранилось в латинском malus, санскритском malas, греческом μέλας ‘черный, грязный’ — все вместе относятся к корню mal в значении ‘обагрять, запятнать’» (Вундт 1887, с. 40-44). Исходный образ в представлении зла — обагренный кровью или вывалянный в грязи.
Национальные предпочтения выявляются именно в содержании понятия — собственно в значении слова, восходящем к его «внутренней форме», к этимону-образу. Так связано понимание добродетели в результате развития нравственных воззрений; например, слово добродетель в понимании ее как пригодности, полезности: «значение личности или поступка, самих по себе, недостаточно для грека; чтобы считаться добродетелями, оба должны еще занять подобающее им место перед лицом света. Даровитость характера имеет только тогда шансы завоевать себе признание, когда она соединяется с красотой выражения. Поэтому в понятие добродетели αρετή входят элементы даровитости, красоты и внешнего уважения», как и у римлян: virtus первоначально почти точно совпадает с понятием мужественной твердости, затем происходит обобщение смысла в значении любого нравственного превосходства — под влиянием поэзии и философии, т. е. в конечном счете под влиянием тех же древних греков (там же, с. 38-39). У самих древних греков понятие о добродетели было более конкретным и функционально оправданным: по свидетельству многих, Пифагор различал добродетель «быть справедливым» и добродетель «делать добро» (το τε άληθεύω και το εύεργετέω).
Западноевропейские системы этики во многом вышли из античных. К «Никомаховой этике» Аристотеля восходит этика Фомы Аквинского, ставшая основой западноевропейских этических систем. Разница только в том, что ήθος для Аристотеля — ‘характер’, а не ‘нрав’, и потому этика толкует о совокупности черт характера как духовных качеств. Нрав как характер — это воля, что предполагает активность нравственного поведения и пассивность морального состояния. Считается, что только к началу V в. появилось слово moralitas в современном значении (но уже у Цицерона moralis = ηθικός). Идеализация «золотой середины» в проявлении душевных качеств, воспринятых от Аристотеля на Западе, не получила распространения на Руси. Здесь всегда признавали, что «крайности сходятся» и что в их столкновении рождается правильное.
Щедрость между расточительностью и скупостью...
Кротость между раздражением гнева и равнодушием...
Правдивость между хвастовством и притворством...
Мужество между отвагой и страхом...
Воздержание между наслаждением и аскезой...
Вежливость (взаимность) между лестью и сварливостью...
В русском представлении расточительность и есть щедрость, равнодушие и есть кротость, отвага и есть мужество, наслаждение аскезой и есть воздержание, а взаимная вежливость всегда льстива, как и внешние проявления правдивости (это притворство). Род (мужество) и один из видов (отвага) метонимически сведены в одно, противополагаясь своему оппозиту на равных основаниях. Из дальнейшего изложения мы еще не раз увидим, каким образом подобное попарное разбиение «страстей» сказывалось на развитии древнерусской нравственности. Целое важнее своих частей — и мужество может иметь оттенки
