Древняя Русь и Великий Туран - [69]

, принятой за историю мифических китайских провинций, исключительно благодаря китайскому рисуночному письму, при котором нельзя изобразить иностранных имён, не перерядив их в китайские костюмы…

И нет ли в китайских летописях других слов французского происхождения, кроме отмеченного мною смешного параплюя? Ведь тоже совершенно ясно, что если бы в данном месте китайской рукописи стояло, как это полагается в рисуночном письме, изображение зонтика, то Бичурин и назвал бы его по-русски зонтиком, а не исковеркал бы французский язык, назвав его параплюем, вместо parapluie. Значит, и в рукописи его было не изображение зонтика, а такое сочетание чертёжиков (так Морозов называет иероглифы. — О.Г.), которое в сумме произносилось так, как он передал.

Уже одно это слово есть признак того, что его летопись составлялась французским китаистом и, скорее всего, католическим миссионером, сношения с которыми начались, если верить современной нам версии китайской истории, лишь после низвержения исследуемой нами Юаньской династии, она же будто бы Чингисханова, хотя династию Юань теперь считают на китайском престоле не ранее, как с 1289 по 1367 год. А после неё с 1368 по 1644 была, — говорят нам, — династия Мин, при которой начались постоянные морские сношения с Западной Европой, особенно с 1522 года, когда португальцы появились в Макао, при устье Кантона и основали там свою торговую факторию, и вслед за тем появились на востоке Китая и испанцы, и другие западно-европейские народы. Всё это дало возможность проникновения в Китай и западно-европейских слов, и особенно названий для предметов. ввозимых в Китай из Европы. Вроде французских зонтиков.

Тогда же европейцы должны были завести впервые в Китай и компас, и порох, и пушки. Отрицать то, что компас был впервые изобретён и применён к мореплаванию только итальянским инженером Флавио Джойа (Flavio Gioia) из Амальфи в 1302 году, и, что огнестрельный порох был изобретён впервые при химических опытах со смесью серы, селитры и угля, немецким францисканским монахом Бартольдом Шварцем вслед за компасом и применён к огнестрельному оружию впервые только в 1319 году, — нет решительно никаких оснований. Последнее изобретение настолько громко, что оно не могло быть обойдено молчанием, если б его сделали ранее, да и компас дал бы себя знать тотчас же всему плавающему миру. Так и случилось, когда они были действительно изобретены.

А что же мы видим в разбираемой нами «Всеобщей истории»?

Ещё за 80 лет до изобретения пороха Бартольдом Шварцем, когда преемник «Чингисхана» Угедей — осаждал несуществующую теперь в Китае нючженьскую крепость Бянь (иначе говорят Бянь-Лянь, у Бичурина этот город отождествляется с Хай-Фын-Фу округа Ха-нань) и в которой зонтик назывался по-французски paraplui, как осаждённые нючженьцы, так и осаждающие их кочующие монголы уже употребляли в деле и пушки-мортиры, и ракеты, начинённые порохом и перебрасываемые, как зажигательное средство, в осаждённый город и из него через стену.

Всё в этом описании так ярко, что сомнений быть не может: во дворце Нючженьского короля делали в 1232 году, как в Европе только через сто лет, круглые каменные ядра для пушек и мортир, а монголы употребляли для своих огнестрельных орудий даже каменную картечь, разбивая жерновые камни-валуны на два и на три куска.

В подражание общеизвестному в XVI веке рассказу о том, как Бартольд Шварц, оставив в ступе смесь серы, селитры и угля вместе с пестом, стал высекать огонь, и от упавшей туда искры произошёл страшный взрыв, причём выброшенный пест сделал выбоину в потолке (что и послужило к изобретению пушек-мортир, имевших сначала вид чугунных горшков), так и тут мы находим следующий рассказ:

“Нючженцы (в своей столице Бяне) имели огненные балисты, которые поражали подобно грому небесному. Для этого они брали чугунные горшки (т. е. что-то вроде Шварцовой ступы и первичных пушек-мортир) наполняли порохом и зажигали огнём. Горшки эти назывались ‘потрясающий небо гром’ (чьжень-тъхянь-лей). Когда такая балиста (т. е. пушка) ударит и огонь вспыхнет, то звук уподобляется грому и слышен почти за сто ли (около 300 километров). Они сожигали (поражали огнём) всё на пространстве 120 футов в окружности (т. е. в диаметре около 5–6 сажень), и огненными искрами (осколками) пробивали железную броню”.

Ракеты тоже хорошо были известны нючженцам в 1232 году, когда крестоносцы ещё и не подозревали о пушках и о порохе.

“Они употребляли летающие огненные копья, которые пускались посредством зажигания пороха, и сжигали на десять шагов от себя”.

Да и кочующие монголы Чингисханова преемника Удегея не отставали. Войска их тоже употребляли “огненные баллисты”, “и где был сделан ими удар, так по горячести нельзя было сразу тушить”.

И если верить всему этому, то, очевидно, что изобретение пороха и пушек было известно обеим сторонам уже давно, так как иначе одна из враждующих сторон убежала бы моментально в паническом страхе.

“На каждом углу городской стены, — говорит автор, — поставлено было до ста (огнестрельных орудий), стреляли попеременно из верхних и нижних (сверху из города и снизу в город?) и не переставали ни днём, ни ночью. В несколько дней груды камней (т. е. каменных ядер и их обломков) сравнялись с внутренней городской стеной…”