Драматургия младших современников Шекспира - [18]
Влияние эстетики барокко, окончательно утвердившейся в 20-е годы, легко обнаружить в творчестве Филипа Мэссинджера, довольно долго сотрудничавшего с Флетчером. Особенно явно оно в религиозных драмах Мэссинджера типа "Девы мученицы" (1620, в соавторстве с Деккером), где рядом с героями - ранними христианами времен Диоклетианова гонения - действовали добрые и злые духи, принявшие людское обличье, а ревностные язычники благодаря броским поворотам сюжета неожиданно превращались в мучеников христианской веры. Сама же религиозная тематика, обращение к которой должно было будоражить эмоции зрителей, трактовалась в подчеркнуто театральном плане, далеком от утонченного спиритуализма маньеристов. Налет мелодраматичности, характерной для этой группы пьес, присущ и трагедиям мести Мэссинджера типа "Герцога Миланского" (1623) или знаменитого "Римского актера" (1626), прославившегося смелым по тем временам обличением тирании и стойкой защитой театра, теснимого тогда с двух сторон: буржуазно-пуританским общественным мнением и правительственной цензурой.
Важно, однако, помнить, что Мэссинджер не только развивал традиции Бомонта и Флетчера, но учился и у Бена Джонсона. Влияние последнего, мало заметное в религиозных драмах или "Герцоге Миланском", отчетливо видно в "Римском актере". Оно сказывается в ярко выраженной морализаторской тенденции трагедии, во внимании к идеалам разума и, наконец, в рассуждениях героя пьесы о подражании жизни, к которому должно стремиться искусство. Чуждые барочному пафосу, подобные взгляды были близки эстетике классицизма.
Сочетание барочных и классицистских черт характерно и для комедий Мэссинджера, где он вслед за Мидлтоном также развивал традиции Б. Джонсона, дав сатирическую картину английских нравов 20-30-х годов. Как и его предшественники, Мэссинджер высмеивал лицемерие, честолюбие и стяжательство героев из буржуазной среды. Однако по сравнению с Мидлтоном процесс постепенной трансформации жанра городской комедии пошел в его пьесах много дальше.
В этом отношении интересно сопоставить раннюю пьесу Мидлтона "Как провести старика" с лучшей комедией Мэссинджера "Новый способ платить старые долги" (ок. 1625). Поданная в джонсоновском ключе тема власти денег главная в обеих пьесах, а их сюжеты очень близки друг другу. Знаменательно, что фигура сэра Джайлса Оверрича, главного злодея в комедии Мэссинджера, была во много раз полнокровнее и жизненнее обоих сатирически карикатурных старых ростовщиков Мидлтона. Черты двух этих персонажей сконцентрированы у Мэссинджера в одном и раскрыты с незаурядным мастерством. Силой эгоистических страстей, маниакальной одержимостью честолюбивых устремлений сэр Джайлс должен был напомнить зрителям Вольпоне. Но это уже был Вольпоне 20-х годов, барочный злодей, не выдерживающий гибели своих планов и театрально сходивший с ума в финале комедии. В соответствии с менявшимися вкусами публики мидлтоновская куртизанка, выдававшая себя за богатую наследницу, стала у Мэссинджера богатой и благородной вдовой, которая из альтруистических соображений соглашалась сыграть роль невесты Фрэнка Велборна, разорившегося племянника сэра Джайлса. И выходила она замуж в конце пьесы за не менее благородного и достойного, чем она сама, - знатного лорда Ловела. Велборн же отправлялся за границу, чтобы там в военных сражениях искупить грехи своей неразумной молодости. Интрига пьесы развивалась, пожалуй, еще более стремительно, чем у Мидлтона, а авторская ироническая отрешенность заменялась морализаторством {Bradbrook M. С. The growth and Structure of Elizabethan Comedy, p. 157.}. Так эстетика "кавалеров" стала постепенно проникать и в английскую сатирическую комедию 20-30-х годов.
Последним крупным трагедиографом кануна революции XVII века был Джон Форд, которого известный эссеист-романтик Чарлз Лэм причислил к высшему разряду поэтов {Lamb C. Specimen of English Dramatic Poets, v. II. New York, 1848, p. 29.}. В своих трагедиях Форд в основном следовал традиции Бомонта и Флетчера, не расширяя, но лишь известным образом углубляя ее. Зрение Форда было достаточно ограничено и вместе с тем необычайно зорко, что позволяло драматургу передавать тончайшие нюансы чувств. По сравнению с бурлящей событиями трагедией начала XVII века пьесы Форда иногда кажутся малоподвижными, хотя в них и использованы мелодраматические эффекты кровавого жанра, который драматург целиком подчинил барочной поэтике.
Форд хорошо знал творчество своих знаменитых предшественников и учился у них. Особенно близок ему был, по-видимому, Шекспир, реминисценциями из которого буквально пестрят его пьесы. Однако шекспировские ситуации полностью переосмыслены драматургом в духе его времени. Исследователи много писали о сюжетном сходстве трагедии Форда "Как жаль ее развратницей назвать" (опубликована в 1633 г.) с "Ромео и Джульеттой". Действительно, в пьесе Форда тоже рассказывается о любви двух юных существ, родившихся "под звездой злосчастной". Но как далека барочная экзальтация чувств Форда от ранней трагедии Шекспира, где, по меткому выражению Л. Е. Пинского, раскрыто "самоутверждение жизни в самой гибели, которую она в избытке сил и страсти стихийно влечет за собою" {Пинский Л. Е. Шекспир. Основные начала драматургии. М., 1971, с. 122.}.
Книга посвящена Библии, Ветхому и Новому Заветам. Она представляет собой курс лекций, прочитанных автором на филологическом факультете МГУ. Ее цель – дать читателям общее представление о Библии, познакомить их с главными книгами, входящими как в Ветхий, так и в Новый Завет, рассказав об их основных идеях, истории их создания и поместив их в исторический контекст. Автор подробно останавливается на Пятикнижии, составляющем своеобразный фундамент всей Библии, пишет об исторических книгах Ветхого Завета, книгах пророков, писаниях мудрецов и апокалиптиков.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».