Драма жизни Макса Вебера - [82]

Принципиальная проблематизация и трагизация (Вебер) эротики стала возможна, когда в эротическом контексте появились идеи ответственности, которые на Западе имели христианское происхождение. «Ценностный акцент чисто эротического чувства как такового впервые получил свое развитие в условиях господства феодальных понятий чести, когда в эротически сублимированные сексуальные отношения была привнесена вассальная мистика рыцарства» (МВИ, 26–27). В основном это происходило, когда возникали какие-либо комбинации с криптоэротической религиозностью или непосредственно с аскезой, как в Средневековье. Как известно, рыцарское куртуазное служение христианского Средневековья было эротической вассальной службой не девушкам, а исключительно состоявшим в браке женщинам, то есть чужим супругам; оно предполагало (в теории) ночи любви и казуистический кодекс обязательств. То есть, если я правильно понимаю эти соображения Вебера, рыцарская куртуазная любовь, будучи теоретической, выступала как ритуал адюльтера, но без самого адюльтера, что говорит, конечно, об изысканной и тончайшей сублимации сексуального влечения, которое, находя в конце концов свое выражение в реальном любовном акте, невероятно обогащало сексуальное чувство.

Резкое отличие от мужского характера эллинской культуры состоит здесь в том, что мужчина утверждает свою мужественность не перед другими мужчинами (как этому служат, например, традиционные поединки перед готовыми к сражению армиями), а перед эротически заинтересованной дамой, причем само понятие «дама» впервые конституируется именно посредством этой привилегии – права выбора эротического партнера. Если развить предыдущие соображения, можно сказать, что женщина – это сексуальный объект в рамках природной, крестьянской сексуальности, а дама – эротический объект или лучше сказать, эротическая конструкция в системе условностей эротики как сублимированной сексуальности. Впрочем, сам Вебер так далеко не заходил – мне пришлось немного развить некоторые его соображения.

Дальнейшее усиление специфической эротической чувственности связано с переходом от мужских агональных (от греч. agon – борьба) и потому близких античности конвенций Ренессанса, отбрасывающих средневековый христианский рыцарский аскетизм, ко все более невоенному интеллектуализму салонной культуры. В последней открытая или латентная эротическая чувственность и испытание кавалера в соперничестве с другими перед лицом дамы стали незаменимым средством полового возбуждения. Кроме того, начиная с «Писем португальской монахини», реальная женская любовная проблематика стала специфическим предметом духовного рынка, а женская любовная переписка – литературой. Наконец, последнее усиление акцента на эротической сфере произошло на почве интеллектуалистской культуры, когда она столкнулась с неизбежно аскетическим настроем профессионализма.

В таких условиях все то, что стало внеповседневным, в частности внебрачная половая жизнь, как то, что противостоит привычной рациональной повседневности, осталось для человека, полностью вышедшего из круговорота прежнего органического крестьянского существования, единственной связью с природным источником жизни. Таким образом, возникало мощное чувство мирского освобождения от всего рационального и повседневного, чувство блаженного триумфа, по своей глубине и радикализму в разных своих аспектах сходное с чувствами, характерными для разных направлений и ступеней религиозного неприятия мира. Здесь неизбежно возникала напряженность между религиозной и половой мистикой, особенно в условиях, когда религия спасения приняла характер религии любви – братства и любви к ближнему; здесь возникал криптоэротический союз, достигалась вершина любви – прямое и непосредственное проникновение души одного человека в душу другого. Столь противоположная всему объективному, рациональному, всеобщему безграничность в готовности отдаться служит здесь особому единству, когда одно единичное существо связывает в своей иррациональности с этим, и только с этим, единичным существом. Позже, через десятилетия после Вебера, эти идеи теоретически были разработаны в экзистенциальной теологии, в первую очередь у П. Тиллиха. Для него такое любовное сопереживание неизбежно ведет к абсолютным ценностным измерениям бытия, в пределе – к опыту постижения Бога. Духовная драма современного человека заключается, по Тиллиху, в утрате системы абсолютных ценностей, в потере Бога, в социальном и персональном отчуждении, которое у Вебера выступает в личине профессионализации и рационализации. Рассмотренный в аспекте эротики указанный особый смысл и тем самым ценностное содержание такого отношения заключаются в возможности появления общности, которая ощущается как полное единение, как исчезновение различия «я» и «ты» и настолько овладевает человеком, что ее символически называют таинством (таинство брака).

Но на самом деле сходство здесь – чисто внешнее психологическое сходство, игнорирующее реальные глубочайшие различия. Религия, признавая братскую любовь, отвергает эротику, а с ней вообще половую любовь, поскольку последняя является лишь