Драма в кукольном доме - [4]

В самом доме царил образцовый порядок, и Амалия чувствовала, что он наводился тут не ради нее – нет, он был частью атмосферы, частью уюта, которым здесь все дышало; а создание прочного уюта – да будет вам известно – есть одна из самых сложных задач на свете, который сам является порождением хаоса. Баронесса Корф решила, что пленивший ее уют создавался не год и, пожалуй, даже не десяток лет, а больше; и еще – что вряд ли Георгий Алексеевич приложил к нему руку. Конечно, всем тут заправляла Наталья Дмитриевна, и кресло, которое она подвинула гостье, было мягко, как пух, с нежнейшей на ощупь обивкой и не смело ни скрипеть, ни шумно волочить свои ножки по полу. Тут взгляд Амалии упал на Ивана Николаевича, который неловко мялся в дверях гостиной, и ей стало немножко совестно, что она размышляет о всяких пустяках, о домах и креслах, в то время как вблизи нее человек стоит с таким неприкаянным видом. Она подумала, что жизнь учителя школы для глухонемых должна быть не слишком весела. Воображение тотчас нарисовало Амалии тесную квартирку – а то и комнату у ворчливой хозяйки, чадящую печь, отклеивающиеся лохмотьями обои, стопку книжек на столе и, конечно, номера «Вестника Европы» в щегольских красных обложках, с названием, расположенным полукругом. Вероятно, журнал был единственной надеждой Митрохина разорвать кокон нищеты и выбраться в иную, лучшую жизнь, где нет ни дребезжания старческого голоса, требующего немедленной уплаты денег за квартиру, ни вечной тесноты, ни ощущения собственной бесприютности и ненужности.

– Я надеюсь, Иван Николаевич не опоздал к приходу поезда? – спросила Наталья Дмитриевна, присаживаясь в кресло возле Амалии. Судя по тону хозяйки дома, опоздание приравнивалось к lèse-majesté – оскорблению величества, за которое в старой доброй Европе можно было и лишиться головы.

– Нет, господину Митрохину даже пришлось меня ждать, – ответила Амалия и лучезарно улыбнулась.

Иван Николаевич поднял голову и посмотрел на баронессу с удивлением.

– Он еще никак не хотел поверить, что я приехала без багажа и прислуги, – добавила Амалия быстро, чтобы не дать учителю возможности опровергнуть ее. – Маленькое недоразумение: я-то думала, что приеду к вам ненадолго…

Ее засыпали словами с двух сторон. Нет, ну почему бы ей не остаться на день-два? Киреевы были совершенно уверены, что госпожа баронесса проведет у них как минимум завтрашнюю субботу, а также воскресенье и вернется в Петербург не ранее понедельника. К тому же завтра обещал прибыть Володя (старший сын) вместе с братом Алексеем. Оба они в восхищении от своей новой родственницы и будут весьма огорчены, если ее здесь не окажется.

Поотнекивавшись немного для приличия, Амалия сказала, что, пожалуй, останется до завтра, а там будет видно. Наталья Дмитриевна просияла и объявила, что распорядится насчет обеда.

– Вы, конечно, отобедаете с нами? – спросила Амалия у Митрохина.

Учитель покраснел.

– Да, разумеется, разумеется, оставайтесь! – воскликнул Георгий Алексеевич, оживленно потирая руки.

Наталья Дмитриевна метнула на него быстрый взгляд, и ее губы на секунду сжались в неодобрительной гримасе, но уже в следующее мгновение на них царила обычная для этой маленькой кругленькой женщины приветливая улыбка. «Уж не думает ли она, что ее супруг собирается воспользоваться присутствием Митрохина, чтобы лишний раз выпить? – подумала невольно заинтригованная Амалия. – На собутыльника, впрочем, Иван Николаевич не очень похож – слишком уж чистое лицо…»

– Если вы так настаиваете, – неловко проговорил Митрохин, – я сочту за честь…

Его слова упали в пустоту и в ней же и растворились, потому что никто, кроме Амалии, не обратил на них внимания. Наталья Дмитриевна отправилась отдавать указания насчет обеда, а гостья осведомилась у хозяина дома, где она может помыть руки. Георгий Алексеевич вызвал горничную и поручил баронессу Корф ее заботам.

Когда Амалия вернулась в гостиную, там уже никого не было. Солнце перешло на эту сторону дома и ломилось в окна золотым потоком. Амалия заметила в углу зеркало, поглядела на себя, убедилась, что она хороша – и даже очень – и серо-сиреневое платье ей к лицу, как никогда. Если бы для настроения существовал термометр, то на таком воображаемом термометре ее собственный внутренний настрой достиг бы сейчас наивысшей отметки. Она поправила в прическе одну шпильку, которая посмела немного выбиться из волос, и снова повертелась перед зеркалом. Ей захотелось рассмеяться – без всякой причины, просто так; и она засмеялась. Заложив руки за спину, Амалия прошлась по комнате. В сущности, прекрасная идея познакомиться покороче с этими Киреевыми, которым Полина Сергеевна, судя по всему, придает такое значение. Они расскажут ей о гостье много приятного, и свекровь станет лучше относиться к своей невестке.

Тут внимание Амалии привлекли висевшие на стене фотографии в рамках. Снимки всегда завораживали ее; она любила рассматривать изображения даже незнакомых людей и размышлять, какие у них были характеры, как сложилась их дальнейшая судьба – или как могла бы сложиться. Кроме того, Амалия не могла отделаться от ощущения, что в каждой фотографии запечатлен словно кусочек вечности, маленький ее осколок, который, может быть, переживет века. Пройдет двадцать, сорок, сто лет, а юная, очаровательная и уже тогда кругленькая, как наливное яблочко, Наталья Дмитриевна в светлом платье все так же будет стоять на фоне занавеса ателье фотографа, повернув голову и лукаво улыбаясь. На других снимках были запечатлены Георгий Алексеевич – молодой и красивый, он же, уже постарше и с обозначившимся лицом пропойцы, и снова он в кругу своей семьи. Несколько старых фотографических карточек в рамках были повешены неудачно и почти скрыты высоким шкафом, но Амалии все же удалось разглядеть, что на них изображена одна и та же изможденная молодая женщина, лицо которой оказалось гостье незнакомо. На одном снимке неизвестная держала на коленях черного кота, на другом сидела в саду того самого дома, где Амалия находилась сейчас. Глаза молодой женщины, казалось, были устремлены прямо на гостью, и баронесса Корф даже поежилась. «Чахотка? – мелькнуло в ее голове, когда она присмотрелась к чертам лица незнакомки. – Да, пожалуй, что она серьезно больна». Третий снимок оказался полностью закрыт шкафом, и разглядеть его не было никакой возможности. «Семейные тайны, – усмехнулась про себя Амалия. – Странно, почему они не хотят просто снять эти снимки со стены». Обернувшись, она вздрогнула: в гостиную только что бесшумной походкой вошел черный кот, как две капли воды похожий на того, которого незнакомка держала на коленях. У Амалии на мгновение даже мелькнула мысль, что он сошел с фотографии, но потом она сообразила, что, наверное, это один и тот же кот. Женщина когда-то жила в этом доме, теперь ее нет, а кот остался. Но кое-что все-таки подспудно беспокоило Амалию: судя по платью незнакомки и тому, что бумага изрядно пожелтела, снимок был сделан лет двадцать пять тому назад, если не больше. Вошедший кот выглядел явно моложе. Амалия перевела взгляд с пышного кринолина незнакомки на кота – и у нее даже мороз по коже прошел. Кот исчез; в комнате, кроме нее, никого не было.