Драма советской философии. - [16]

То было время, когда национальный вопрос и вопрос империализма довольно ясно подчинялся классовому. Создавалась классическая перспектива, без которой не пройти и дальше, как во времена Маркса была классическая перспектива капитализма и «классовой борьбы». Что же Лифшиц понимал под революционным способом движения вспять? Ответ на этот вопрос вырастает из сравнения Лиф — шицем двух, как ныне говорят, тоталитарных систем — гитлеровской и сталинской.

«Уравнительность — страшная сила, накопившаяся в России за многие столетия, если не тысячелетия. Герцен и Лавров, даже Маркс, предупреждали, что аграрный террор будет ужасен. Сила уравнительности в прежней истории не раз сносила здание несправедливой цивилизации. Она несет в себе великое «нети, нети», «нитшего», нигилизм, дыхание пустыни…

Двадцатые годы без Ленина оказались новым затором — нэпом без демократии, образованием новой элиты длинного партийного стажа и «пролетарского происхождения». А уравнительность тем самым получила страшное развитие в виде, как говорит Маркс, зависти каждой более мелкой собственности к более крупной. Было несколько претендентов на выражение этой силы, каждый из них по — своему выразил бы то же самое. Но более коренным, связанным с почвой, реально мыслящим, да и вынесенным на поверхность интригами других, был Сосо. Он сумел опереться на силу уравнительности, но уже не в ленинском смысле, а в гораздо более страшном, сперва, однако, не казавшемся столь страшным смысле. Культ личности — обычная плебисцитарная форма, пережиток бонапартизма и тирании, неслыханно развившийся и превзошедший всякие предшествующие формы этого явления на экспериментально — чистой почве».

Но (очень важно!): «И в прежней истории бывала разница между бонапартистскими режимами, которые все же открывали какую — то отдушину, канализируя социальную энергию снизу в прогрессивном направлении, и простыми волнами реакции, которые также опирались на темные инстинкты масс, на превращенную силу уравнительности и также заключали в себе некоторые не безусловно реакционные моменты. В двадцатом веке это раздвоение бонапартизма или цезаризма, представлено в гораздо более яркой форме. Две линии при всей своей формальной схожести далеко разошлись и со страшной силой столкнулись.

Раздвоение этих двух линий не исчерпано. Это — проблема дня. Победить прогрессивная сила может лишь путем сублимации уравнительности до высоты революционной энергии, вооруженной разумом, теорией, светом ленинских идей. А то ведь и глупость, которая также представляется самостоятельной силой, и понижение уровня в чисто моральном смысле слова — все это также не что иное, как действие односторонне развитой и снова подкрепленной ходом обстоятельств уравнительной силы. Сталин с точки зрения государственности кое — как обуздывал ее, хотя и сидел на ней, иногда выпуская ее наружу в виде пароксизмов террора».

Вариант бонапартизма XX века, который во многом противоположен советской системе, — это «фашизм — страшная тень коммунизма, с разными оттенками. Я пытался выразить это в начале 30–х годов, но увы… С тех пор оттенки умножились…»

Оттенки уравнительности сегодня многообразны и парадоксальны до неузнаваемости. Российский дикий капитализм — продукт уравнительности, и теперь стремится уничтожить то направление движения, которое имела уравнительность в 30–е годы. Средствами для этого служат в том числе и нагнетание практически всей масс — медиа (включая «духовную оппозицию») ненависти к революции, то есть ненависти к жертвенному подвигу русского народа.

Что ждет нас впереди? Интеллигенция в массе своей предала демократию и потому «сублимация уравнительности до высоты революционной энергии, вооруженной разумом» — не состоялась. В ситуации шока от поистине беспрецедентного обмана возможны два очень плохих, но все же не одинаково плохих выхода. Либо — реакция черносотенного типа, либо такая тирания, которая, опираясь на низы и действуя до известной степени в интересах производительного населения страны, сможет преградить дорогу черносотенству, ограничить беспредел номенклатуры, бандитского капитализма. Сталинский режим перерастал в противоположность революции — в фашизм. Но этот режим в 30—е годы все же, как и режим Наполеона, был не только душителем революции, но и ее своеобразным продолжением. Многие сегодняшние сталинисты являются наследниками не революции, а наследниками уже переродившегося к моменту смерти диктатора режима. Они заимствуют худшие черты деспотии, перечеркивая то, что было относительно прогрессивным в 30–е годы.

Среди положительных явлений этого сложного времени — так называемое «течение», школа Лифшица, которая в век всеобщего релятивизма и нигилизма (в том числе в их «марксистском» варианте) утверждала права абсолютной истины, объективного идеального начала бытия. А сегодня? КПРФ, скромно упоминая в программе о своем интернационализме, перенимает на деле националистическую идеологию, подыгрывает ей. Почему же лидерами коммунистов отброшены ясно сформулированные Лениным принципы союза разных политических сил, предполагающие единство разного ради интересов низов, — и безусловную, открытую борьбу против любых проявлений шовинистической или еще какой — нибудь реакционной идеологии? Потому, вероятно, что всерьез в возможность пробуждения народного разума не верят лидеры КПРФ, потому, что многие из тех, кто продолжает называть себя марксистами, давно уже духовно капитулировали.