Драконы ночи - [11]

Этот странный поединок птицы и женщины должен был чем-то в конце концов закончиться. Но Ольга отчего-то боялась даже думать об этом. Но слышать каждое утро под своим окном это вызывающее «карр, карр!» было тоже уже выше ее сил.

«И когда же ты только сдохнешь, тварь?» – мысленно послала Ольга вопрос своему пернатому недругу.

«Не дождешься, – ответила ворона. Ольга совершенно отчетливо прочла это во взмахе ее крыльев, в остром блеске глаз-бусин, глаз зорких, полных какого-то бесовского ясновидения. – ОН тоже все спрашивал вот так. А где ОН теперь, а?»

Ольга резко отвернулась. ОН… Что она знает про него, грязная лгунья? У них с НИМ в самом начале было пять очень счастливых лет. У них с НИМ была дочь Даша. Она была похожа на него, на своего отца, как две капли воды. И только она одна знает, как он хотел этого ребенка. Их позднего ребенка. Как он ждал его рождения, как переживал вместе с ней, Ольгой, по поводу тех выкидышей, той ее мучительной болезненной неспособности рожать.

Когда она справилась с собой и родила прекрасную здоровую девочку, он… да он был, наверное, самый счастливый, самый гордый отец на свете. «Валдайские дали», этот комплекс со всеми его угодьями – с пляжем, с лесопарком, гостевыми коттеджами – был задуман им как подарок для их долгожданной богоданной девочки, как ее будущее приданое, стабильный и надежный капитал. И разве тогда он спрашивал ее – Ольгу, свою жену, подарившую ему это чудо – ребенка: «И когда же ты только сдохнешь, тварь?» Когда же ты только сдохнешь, освободишь меня?

Ольга помнила ту ночь, когда он задал ей этот вопрос тихим, звенящим от ненависти голосом. Тогда она поняла, что это конец, что прежняя их жизнь – семейная, стабильная, обеспеченная – провалилась в тар-тарары. И что ничего у них с ним хорошего, светлого больше не будет. А будет только этот вот змеиный шепот – по ночам в супружеской спальне при закрытых дверях. А днем на глазах дочери Даши одно лишь притворство, сочащееся гноем.

«Когда же ты…»

«А где ты теперь, а?»

Когда ей позвонили и сказали, что ее муж Борис Борщаков мертв, она испытала облегчение – это было ужасно, но это было, увы, чистой правдой. Она не обрадовалась, нет, но ей стало легко, как будто разом упало давление, и она задышала свободно полной грудью. Авария произошла на шоссе по дороге в Москву. Борис Борщаков на полной скорости выехал на встречную полосу, пытаясь обогнать на подъеме в гору автоцистерну. Он был сам виноват в лобовом столкновении с мчащимся навстречу грузовиком. На ночной, плохо освещенной дороге это было безумием. Но Ольга знала причину этого безумия. В ту ночь Борис Борщаков очень торопился в Москву. Он всегда торопился, сгорая от нетерпения и страсти, когда ехал в Москву к НЕЙ.

Может, лучше им было бы развестись? Но развод означал бы ЕЕ победу. А этого Ольга допустить не могла. Да он и сам на разводе сильно не настаивал, и не только из-за дележки имущества и капитала, который они наживали сообща.

Он не настаивал на разводе из-за дочери, в которой души не чаял. Он знал, что она, Ольга, никогда не отдаст Дашу ему. И считал, что его разрыв с семьей нанесет девочке непоправимую психологическую травму. А ранить чем-то «свою Дашутку, свое сокровище» он не мог – и в этом был он весь.

«Ну да, он предпочитал наносить раны мне. – Ольга вспомнила тот их самый последний день здесь, в „Далях“, после которого Борис умчался в Москву навстречу своей гибели. – Он предпочитал терзать меня своей ненавистью. Но ведь ЕЕ он тоже терзал. ЕЙ он тоже причинял боль своим нежеланием быстро развестись со мной и оформить брак там, в Москве».

От этого на душе как-то сразу отлегло. От этой мысли, что «ЕЙ тоже было тогда не сладко с ним», даже сейчас, по прошествии стольких месяцев, когда некого было уже делить и не за кого ломать копья, на душе начинали петь скрипки вместе с соловьями. «Сейчас ЕЙ хуже, чем мне. У меня, по крайней мере, есть деньги, собственность, есть дочь – его ребенок, его плоть. А что есть сейчас у НЕЕ?»

Когда мужчина, имеющий жену и любовницу, неожиданно гибнет в автокатастрофе, кто остается при своем, а кто теряет все, что имел? В случае с Борисом Борщаковым в выигрыше оказалась Ольга. Законная жена, для которой в последние годы ночью в спальне при закрытых дверях, днем в офисе при запертых на ключ дверях, в машине наедине он не находил иных слов, кроме как «Когда же ты сдохнешь наконец, тварь, сволочь, гадина, б…?».

В проигрыше же оказалась та, другая – любовница, которой он шептал в постели в порыве страсти совсем иные слова. Через полтора года о ней стоило бы уже и позабыть. И вроде бы это не составляло труда, потому что ОНА в реальности как бы и не существовала теперь. Да и тогда тоже.

Реальность – это что-то осязаемое для ненависти, для ревности – лицо, фигура, глаза, походка, цвет волос, голос. А ничего этого для Ольги Борщаковой как бы и не было. Ведь она никогда не видела любовницы своего мужа. Знала только, что зовут ее Анна, что она гораздо моложе, что работает в Москве в каком-то рекламном агентстве и что у нее нет детей.

«Она не смогла от него родить, а я родила, – подумала Ольга. – Сейчас мне сорок восемь, Даше восемь. Газ в наш дом в Двуреченске проведут, все работы закончатся к октябрю. С осложнениями после скарлатины мы уже почти справились. Еще две недели посидит в карантине и пойдет в школу, жаль, что так вышло, первого сентября с этой скарлатиной чертовой, и откуда только привязалась эта зараза, но ничего, все уже позади. Год закроем с прибылью, на Рождество махнем куда-нибудь отдохнуть за границу все вместе – тетя Маруся все зубы себе отремонтировала, можно и в Европу ее везти, Игоря тоже возьму с собой, с ним мне надо что-то решать, ох, мука моя, а что тут решишь?»