Дракон с гарниром, двоечник-отличник и другие истории про маменькиного сынка - [2]
У читателя может возникнуть вопрос: неужели автор по прошествии десятков лет так отчетливо помнит все детали? Хотя память и сохранила в подробностях множество детских впечатлений, многое я помню не непосредственно с детских лет, а из воспоминательных разговоров, которые мы долгими часами, неделя за неделей, вели с мамой, когда она в последний раз лежала в больнице. Это помогало ей хоть как-то сохранять контакт с действительностью. Она, как и многие люди в таком состоянии, плохо помнила, что было полчаса назад, — но в мельчайших подробностях излагала события сорока— и тридцатилетней давности. Опираясь на эти детали, и я вспоминал давно забытые происшествия и даже кое-что тогда записал. Конечно, за текстуальную точность реплик ручаться нельзя и многое я восстанавливаю по принципу «так оно, скорее всего, могло быть», но ничего осознанно выдуманного в моих заметках нет.
Часть 1 Военно-воздушный мальчик
Мы едем к папе через Москву
Мой отец после войны закончил Военную академию и стал инженером по радиолокаторам. В 1954 году его отправили служить в дивизию дальней авиации в поселок Воздвиженка-городок Приморского края — двадцать пять километров от Ворошилова-Уссурийского (ныне Уссурийск), сто тридцать от Владивостока и сорок от китайской границы. Делать нечего, собрались мы с мамой и поехали к папе, с пересадкой в Москве. Провожал нас дедушка и строго наказывал меня никуда не отпускать, беречь чемоданы и не класть мамину сумочку на вагонную полку или на столик в купе. Потому что на крыше каждого вагона едут выпущенные по амнистии воры и специальными длинными крючками через окно цепляют сумочки и утаскивают их.
Хотя я и до этого ездил в поезде, в «Красной стреле» мне все очень понравилось. Все железнодорожники были в красивой форме с погонами, а на кабине паровоза было написано в две строчки: «Ст. машинист — техник-лейтенант тяги орденоносец Кудрявцев». Усатый проводник в белых перчатках и с медалью «За доблестный труд» подавал вкусный чай в подстаканниках с рельефным паровозом и буквами ОЖД. Вагон был воинский, и веселые офицеры — в Москву едем! — дымили папиросами «Казбек», пили из чайных стаканов коньяк «Пять звездочек» и наперебой пытались ухаживать за мамой. А меня тихонько спрашивали, в каком звании папа, где служит и что за полковник провожал нас на вокзале (а это был дедушка).
Утром при подъезде к Москве из поездного радио раздалась песня «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля». Я потом ее слышал еще много-много раз, подъезжая к столице с разных сторон, но чаще всего из Ленинграда.
Приехали мы на Ленинградский вокзал и пошли с него на соседний Северный (теперь Ярославский) компостировать воинскую плацкарту и получать комендантскую бронь. Мне ужасно нравились эти красивые слова, но еще больше понравился сам комендант — на нем была фуражка с красным верхом! А сам вокзал не понравился: он весь был заполнен сидящими и лежащими людьми в ватниках, замусоленных телогрейках и кепках-восьмиклинках с пуговкой посередине. Я по Ленинграду знал, что в них ходит шпана с Лиговки, и у нашего соседа Юрки-Трефа была такая. А тут они на каждом втором. Еще шныряли полуголые цыганята и какие-то замызганные пацанчики, недобро посматривавшие на приличного мальчика в вельветовой курточке и красивой тюбетейке. Тогда многие носили тюбетейки — и взрослые и дети. Мода пошла с тридцатых годов и продержалась по крайней мере до начала шестидесятых. Тюбетейки были двух типов: круглые вышитые и прямоугольные черно-белые складные. Они повсюду продавались и стоили какие-то смешные деньги. А были еще парадные бархатные тюбетейки, расшитые золотом и серебром. Но их покупали в основном интуристы в придачу к самовару и хохломе.
Я тюбетейку на всякий случай снял и сунул в карман. Через пять минут ее там уже не было — я даже и не заметил, как вытащили. Мама расстроилась, но не очень — ведь комендант нам закомпостировал плацкарту, выдал бронь, послал с нами солдата отнести два чемодана в камеру хранения и велел быть на вокзале строго в восемнадцать ноль-ноль для посадки на курьерский поезд Москва — Владивосток. И еще выдал талоны на питание по нормам старшего офицерского состава в вокзальном ресторане. Это дедушка расстарался из Ленинграда через тамошнего коменданта, потому что папа был еще только капитаном и его семье еды полагалось меньше и не такой вкусной. А потом мы вышли на привокзальную площадь и сразу увидели сказочное, волшебное метро.
Я был потрясен ездой на эскалаторе, да и мама ехала в метро впервые в жизни. Впрочем, с открытыми ртами озиралась по сторонам добрая половина пассажиров. Мы доехали до «Площади Революции» — и новый восторг: фигуры пограничника с собакой, красноармейца с наганом…
Вышли наружу и пошли, разумеется, на Красную площадь. Ходить по ней можно было только по огороженным дорожкам, милиционеры в белых перчатках и молодые люди в длинных серых плащах и велюровых шляпах пристально вглядывались в каждого прохожего. Посмотрели издали на мавзолей с надписью в две строчки «Ленин. Сталин» и повернули обратно, к улице Горького. Сразу наткнулись на загадочную вывеску «Коктейль-холл», а рядом стояли кучкой невиданные еще в Ленинграде молодые люди в узких коротких брюках и желтых полуботинках на рифленой подошве, которых потом стали называть стилягами. У одного даже был галстук-бабочка. Мы с мамой решили, что это, наверное, американцы, — тем более что у тротуара стоял длинный черный «бьюик» под охраной милиционера.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.