Дракон Нерождённый - [186]

– Ваша правота ослепляет, святейший отец.

– Я также намерен изменить законы и обычаи, по которым жили вы на протяжении шестнадцати веков, – продолжил Папа для всех. – Слушайте слова мои, добрые люди Артеги, и говорите всем, кто ещё не слышал: я объявляю великую терпимость всех добрых амлотиан к нелюдям; отныне всякий эльф, а также любой иной разумный нелюдь, чтущий Закон Божий и светский, наделён правами доброго амлотианина и пребывает под защитой оного закона, равно как и любой добрый амлотианин. Такова воля Господа-Кузнеца.

Мир пошатнулся для всех, слышавших это, но Папа Синрезарский только начал:

– Я объявляю великую терпимость всех добрых амлотиан к волшебникам и чародеям любого толка, законным и диким, кроме демонистов и колдунов; отныне и впредь одарённые маги, чтущие Закон Божий и светский, наделяются правами добрых амлотиан и пребывают под защитой оного закона, равно как и остальные добрые амлотиане. Такова воля Господа-Кузнеца.

Мир продолжал трястись, по нему бежали трещины, превращавшиеся в пропасти, но Папа и не думал останавливаться.

– Я объявляю великую терпимость всех добрых амлотиан к инородцам и иноверцам, к чужеродным богам и их обычаям. Отныне, всякий чужеродный бог, покуда не покушается на души добрых амлотиан и освящённый веками уклад, не подлежит преследованию, либо истреблению. Такова воля Господа-Кузнеца.

Мир рассыпался. Освящённый веками уклад, о котором упомянул Папа, перестал существовать благодаря его собственным решениям. Понтифик появился так блистательно и в самый нужный момент, однако, немедленно всё потерял…

– Я знаю, о чём ты думаешь, Лодовико. Твоя вера столь сильна, и всё же, ты продолжаешь существовать в стезе прошлой жизни. Смотри, мир уже изменился, невозможное возможно теперь. Смотри внимательно.

Папа соединил ладони, и поднял руки, указывая ими в сторону трёх холмов Астергаце, что чернели посреди заснеженных равнин. Постепенно взбудораженная и растерянная толпа обратила взгляды в ту сторону, тысячи замерли в ожидании невесть чего,

– Этот холм приютил на своей вершине дом сотен Пап. На его вершине стоял сбор Ангельского Нисхождения, ибо на то самое место явился посланец Господень, – запретить разрушение Астергаце. Сегодня имя сие подтвердится.

Ладони стали очень медленно расходиться, а над пепелищем Синрезара возник вдруг столб чистого света высотой, наверное, в пять тысяч шагов[39]. Его основание понемногу ширилось, вершина – нет, и когда Папа закончил чудотворение, на холме остался длинный и узкий конус чистейшего света, который был виден со всех концов Эстрэ.

– Я меняю мир, дети.

Ладони Папы Доминикуса встретились в громком хлопке, и мир захлестнула ослепительная белизна, а когда зрение вернулось людям, перед конусом возвысился исполинский страж в доспехах и капюшоне. Его лица было неразличимо, оно пылало как солнце; его крылья раскинулись шире линии городски стен, а опирался страж на пламенеющий меч, вонзённый в руины Синрезара.

Кардинал Сфорана осознал, что отныне Папа может говорить и делать всё, что только пожелает: мириться с эльфами, волшебниками, еретиками и язычниками. Верные амлотиане простят ему всё, что угодно, ибо ни у кого нет собственного входа в Чертоги Небесного Горна и ангела, стоящего на страже, а у Папы Доминикуса они есть. В одночасье монумент скорби превратился в символ божественного превосходства.

– Следуйте за мной, чада. У нас много работы. Лодовико, нужно издать буллу. Пусть будет зваться «О великой терпимости». Ты проработаешь правовые тонкости всего, о чём я возвестил верующим, а также добавишь в конце мою особую волю, – с приходом весны пусть сажают и растят эстрагон везде, вокруг городов, деревень, в садах. Святой Престол нарекает это растение символом обновлённой веры, наравне со Святым Костром.

– Эстрагон, святейший отец? Драконову полынь?

– Да, дитя. Нам понадобится много драконовой полыни.

Эпилог 2. Дом Ворона.

Звон цепей, влажное шлёпанье капель и треск.

Это его цепи звенели, он висел на них, это его кровь капала на доски, это его кожа и плоть трещали под ножами палачей. Из этого состояла жизнь Эгорхана Ойнлиха уже… сколько месяцев? Месяцев ли? Кажется, это тянулось несколько веков. Палачи постоянно были рядом, лаяли на своём премерзком языке, резали его и лечили, чтобы не умер до срока. Такова была воля великого кагана.

Эгорхан хорошо помнил своё пробуждение, помнил, что удивился тому, как жизнь ещё держалась в его изломанном теле. Он был уверен, что погиб, обороняя Закатную Крепь, но судьба продолжила его мучения. Всё подрагивало вокруг, стены из натянутой ткани походили на паруса, пол то и дело сотрясался, когда где-то внизу что-то огромное опускалось на землю. Тогда эльфа ещё не пытали, а только лечили, он действительно был порядком сломан.

Однажды матерчатая занавесь откинулась и вошли трое. Среди них был огр, тот самый, что покалечил Эгорхана, был псоглав, одетый в дорогие доспехи и имевший повадки господина, а также был хобгоблин. Этого уродца Великий Сорокопут знал давно.

– Зуни, – произнёс он через силу, – грязный предатель.

Волчий всадник улыбнулся, показывая множество острых зубов. Был он немолод, но ещё в силе, голубоглазый, плосколицый и покрытый шрамами; с широкой жабьей пастью.