Дракон и жемчужина - [23]

— Вы правы, я старался повести Китай по современному пути развития, но мне всегда приходилось отчаянно бороться за свои убеждения и за возможность проводить их в жизнь.

— Я знаю это, благородный господин. Но это вы организовали строительство первой в вашей провинции железной дороги и телеграфа.

— Это так, но остальная часть страны совсем в ином положении.

— «Боксеры» собираются взорвать железные дороги. Мне кажется, скоро они начнут нападать не только на христиан, но и на всех людей, кто откажется поддержать их.

Мудрец склонил в знак согласия голову.

— Я и сам видел, как «боксеры» рыскали по улицам, тихо проговорил он, — и на протяжении пути в несколько сотен миль они не только жгли дома, но и похищали, а то и на месте убивали людей. Что говорить, если они уже осмеливаются оказывать сопротивление правительственным войскам!

— Но ведь вдовствующая императрица не может этого не знать? — с тревогой в голосе спросил мандарин.

— Мне говорили, что ее величество, окруженная интригами своих придворных, отказывается слушать какие-либо доводы против бунтовщиков.

— Вы полагаете, она не послушает и вас?

— Для этого я направляюсь в Пекин, — отвечал наместник. — Но, честно говоря, я нс только расстроен, но и напуган вашим рассказом о том, что «боксеры» уже подобрались так близко к столице.

— Если они зашли так далеко на север, то, значит, к югу от города их окажется еще больше, — заметил мандарин и увидел, как резко сжались губы Ли Хун-Чжана. — Когда я был в Пекине, — продолжал он, — то понял, что иностранные посланники нисколько не озабочены положением вещей. А убийство христиан вовсе не кажется им делом первостепенной важности.

— Представительства зачастую умудряются видеть только то, что хотят видеть, — загадочно произнес наместник.

— Я тоже так считаю, но каждая из пяти западных держав имеет свой контингент войск. Собранные воедино, они могли бы встать на защиту в случае опасности.

Старый наместник сохранял бесстрастное спокойствие, но Стэнтон Вэр не сомневался, что он полностью воспринял информацию и непременно тщательно се обдумает.

— Конечно, я могу ошибаться, — продолжал он, — но после того, как западные державы так упорно боролись за положение в Китае, они вряд ли с легкостью отдадут то, что имеют.

— Это правда, — согласился наместник. — К тому же имперские войска вовсе не многочисленны.

— Возможно ли, чтобы какие-то грязные бандиты оказались полезны в случае военного столкновения?

— Военное столкновение не должно произойти, ни в коем случае! — неожиданно резко заявил наместник.

— Но наша страна скатывается к нему. «Боксеры» сводят с ума простых людей. Один из их плакатов уже появился на видном месте в столице.

— Плакат «боксеров»? И что же в нем говорилось?

Вопрос Ли Хун-Чжана прозвучал остро, слишком остро для столь сдержанного человека, невольно выдав истинную степень озабоченности и тревоги мудрого и смелого политика.

Мандарин пересказал содержание плаката, которое помнил почти дословно, столь сильное впечатление произвел на него призыв к бессмысленной жестокости и тяга к разрушению.

— Взорвать железные дороги, — едва шевеля губами, повторил наместник. Несомненно, он вспомнил, как был горд, когда в его провинции прошел первый поезд, и как много усилий пришлось приложить для этого лично ему.

Мандарин наклонился к собеседнику, чтобы иметь возможность говорить как можно тише.

— Все предсказания и знаки, о благородный, указывают на то, что только вы в состоянии спасти Китай! Лишь человек, подобный вам, за спиной которого столь великие заслуги, способен убедить вдовствующую императрицу прислушаться к голосу разума.

Наместник глубоко вздохнул:

— Увы, я больше не пользуюсь благосклонностью ее величества. Она прислушивается лишь к тем голосам, которые поощряют ее ненависть к иностранцам и веру в то, что Китай способен бороться в одиночку.

— Как она может надеяться на победу? Ведь должен найтись хоть один смельчак, готовый напомнить ей, что все предсказания говорят о том, что этот год несет несчастья стране!

Наступило молчание, потом мандарин заговорил вновь:

— Итак, готовы ли вы, о благородный, стать спасителем родной страны, которой верой и правдой служили всю свою жизнь?

— Постараюсь, — медленно произнес Ли Хун-Чжан. — Клянусь, что постараюсь. Но я старею. Кто захочет прислушаться к голосу старика?

В его голосе неожиданно прозвучала беспомощность, которая до глубины души потрясла Стэнтона Вэра. Он долго молчал, но потом все-таки заговорил:

— Вы единственный в окружении императрицы человек, который не только любит Китай, но и понимает Запад. И вы способны понять, что пять иностранных держав не отступятся от своих целей, несмотря ни на что. Лишь вы можете убедить ее величество, что единственный возможный путь — это путь компромисса!

Ли Хун-Чжан заметно выпрямился, словно готовясь к решающей схватке.

— Я прекрасно понимаю свой долг, — ответил он, — и всеми силами постараюсь отвести жестокую руку несчастья. А если мне не удастся это сделать, то по окончании войны я сделаю все, что смогу, чтобы добиться от завоевателя как можно более мягких условий, кем бы ни был этот завоеватель!