Драккары Одина - [29]

— Надо стрелять с обеих рук, —- напутствовал его опытный Хафтур. — Это пригодится в бою...

Разговаривая, они не заметили, как сзади к ним подошел Бриан.

— Дай-ка мне, — попросил он и, наложив стрелу, нацелился в столб, встав в той же позиции, которой только учил своего воспитанника Хафтур.

Стрела Бриана попала в железо кольца и отскочила, упав на землю.

Не скрывая радостной усмешки, Бриан отдал лук Олафу. Между обоими подростками с некоторых пор установилось что-то, похожее на доверие. Бриан был внимателен к новообретенному брату, не разделяя неприязни Рагнара. Хотя на людях немного стыдился показывать свою доброжелательность, но Олаф прекрасно это чувствовал, отвечая тем же.

— Смотри, Олаф! — услышали они насмешливый женский голос. — Бриан учится быстрей тебя!

Оглянувшись, они увидели двух девушек в длинных пла­тьях, вышедших к ним из-за пристройки. Одна из них была Ингрид, дочь Стейнара, а ее подруга — дочерью Лейва Волоса­того, и ее звали Гримхильд. Ингрид была точной копией своей матери Гейды в юности: высокая, светловолосая, с упрямым характером и некоторой медлительностью в движениях. Гримхильд, напротив, была черноволоса и подвижна, как молодая лань. Обоим девушкам исполнилось по семнадцать зим. По­хоже, Гримхильд нравился Олаф, но свою симпатию она пред­почитала облекать в форму насмешек и шутливых замечаний. Ингрид же, насколько это было возможно, избегала общения с «родственником», а тот как будто был рад этому, ему хватало ненависти Рагнара и молчаливой неприязни Гейды.

Поскольку стрел в колчане больше не было, Олаф направился к столбу, а девушки прошли по двору к выходу за ограду. Хафтур проводил их долгим внимательным взглядом. Постаревший викинг, сильно привязавшийся к Олафу, понимал, что для его воспитанника наступает новая пора. Рагнар, как старший сын Стейнара, может со временем стать ярлом. Младший Бриан тоже не должен остаться не у дел. А что будет с Олафом? Его ждет судьба викинга, обманчивое счастье морского бродяги — то, у чего нет названия. Оно приходит и уходит, как морской прилив, и рассыпается между пальцев подобно текучему песку.

Всегда чего-то ждешь, но когда оно приходит, оказывается, что ждал чего-то другого...

— Тебе нравится Олаф? — спрашивала между тем свою подругу Ингрид, задумчиво глядя в сторону фьорда, где бледное солнце уходящего лета медленно катилось к закату.

— Олаф? — насмешливо повторила Гримхильд, как будто пробуя имя на вкус. — Не знаю... Может, и нравится, но он... странный. Откуда твой отец взял его?

— Ты же знаешь, из земли руссов...

— А разве он был в земле руссов? — настойчиво пыталась на что-то натолкнуть Ингрид ее подруга. — Туда плыть далеко. Мой отец говорил, что легче всего плыть через море свеев, к острову Рюген, а там — к побережью балтов...

— Что ты хочешь этим сказать? — резко вскинула голову Ингрид.　

— А то, что твой отец плавал другим путем, через Северное море, мимо земли франков. Это все знают.　

— И что же? — Ингрид раздражалась все больше, даже сама не зная, почему. — Хочешь сказать, что он солгал?　

— Нет, нет! — торопливо проговорила Гримхильд, слегка испугавшись внезапного порыва подруги. — Просто он сказал не всю правду...　

— Не всю правду? — глаза дочери ярла сузились, она побледнела. — Говори!　

— Думаешь, почему твой отец так относится к Олафу? — Гримхильд наклонилась к ее плечу, понизив голос, хотя поблизости от них никого не было. — Да потому, что он — его настоящий сын!　

— Не может быть! — выкрикнула Ингрид и тут же прикусила губу.　

Вот оно что!.. Теперь ей многое стало понятно.　

— Почему не может? — Гримхильд почувствовала неуверенность Ингрид.　

— А ты сама хорошенько подумай...　

Гримхильд лишь повторяла то, что как-то раз услышала во время разговора Лейва Волосатого с женой. Лейв был убежден, что так все дело и обстоит. И его жена согласилась с ним.　

— Ты-то откуда это знаешь? —- Ингрид искала точку опоры. Ей нужна была ясность.　

— Я ничего не знаю! — отрезала Гримхильд, понимая, что невольно перешла границы дозволенного. — И ты никому не вздумай сказать, о чем узнала от меня.　

Ингрид напряженно раздумывала. Все сходилось. Отец никогда не рассказывал, откуда он взял мальчишку. И никто из его людей об этом не сказал ни слова. Но ее мать не случайно ненавидела Олафа. Как женщина, она прозревала истину. Ей не хотелось, чтобы в ее доме жил сын Стейнара от связи с какой-то иноземкой, хотя тот же Харальд Весельчак имел наложниц и не скрывал этого.　

Теперь все выглядело по-другому. Ингрид, не сознавая, что с ней, вдруг почувствовала необъяснимую боль, как будто у нее что-то отняли. Отняли тогда, когда она сама еще не успела решить — как ей быть с этим?

* * *

В наступающих сумерках Олаф, играя с Миддом, увидел угловатую фигуру Айво, вернувшегося с берега.

— Там, на берегу, большой кит, — сказал Айво, подойдя к мальчику. — Рыбаки разделывают его.

— Я хочу посмотреть! — встрепенулся Олаф, отпуская собаку. Вид китов, этих морских великанов, странно действовал на него. Когда Олаф впервые увидел кита, был несказанно поражен. До этого он только слышал рассказы о загадочных исполинах моря, способных потопить рыбацкую лодку одним ударом хвоста.