Дозоры слушают тишину - [61]

Она ничего не ответила, сорвала веточку акации и спрятала в нее свое милое смущенное лицо.

Соскочил я с машины — и на вокзал. Вот киргиз трясется на ишаке, растопырив ноги. Вот караван верблюдов тянется навстречу, медленно звеня бубенчиками. Подумал, как бы я на них всю дорогу до Севастополя добирался, и смешно стало.

…Я ехал в поезде со скоростью шестьдесят километров в час. Чемодан и шинель мои лежали на самой верхней полке, рядом с трубами парового отопления, а я стоял в тамбуре и смотрел в окно. Поезд все дальше уходил от линии гор. На второй день пошла степь. Она цвела маками и была похожа на бесконечный красный ковер. Изредка появлялись станции. Белые домики и будочки, на которых написано: «Иссык-су», что значит «кипяток». Выходил я почти на каждой остановке: интересно наблюдать за суетой привокзальных базаров, за незнакомыми тебе людьми и вообще за всем новым. Вот, например, на столбе висит большой колокол, а на нем славянской вязью написано: «Приобретен на средства крестьян села Павловки в ознаменование трехсотлетия дома Романовых». Интересно ведь, правда? Романовых и в помине нет, а колокол все висит и служит железнодорожному транспорту. Не удержался я, постукал костяшками пальцев. Звук низкий, глуховатый.

Где-то за Аральским морем любопытство мое обошлось мне дорого. Наблюдал я, как пожилая казашка, повязанная белым платком, словно тюрбаном, разливала воду по железным бачкам и привязывала их к верблюду. Верблюд лежал на земле около колодца, а в колодец воду слили из нашего поезда, по длинному желобу. Вода здесь на вес золота, кругом пустыня: ни кустика, ни деревца. Казашка привязала один бачок, второй, третий, четвертый… В последнем была дырка, из нее бежал тонкий усик воды. Казашка торопилась. Она натянула повод, верблюд поднялся сначала на задние ноги, потом на передние и встал. Казашка опять натянула повод, верблюд послушно наклонил голову; женщина села верхом на шею, и животное одним взмахом подняло ее на себя. Они поехали в степь — туда, где ждали воду.

Но не успели отъехать и пятидесяти шагов, как один бачок отвязался и упал на землю. Казашка не заметила этого. Я подбежал, поднял бачок, помог привязать.

— Ой-бой! — замахала казашка руками. — Paxмет, рахмет!

Поблагодарила, значит. Потом поудобнее уселась между своих бачков и медленно поехала дальше. Верблюд огласил степь громким ревом.

А поезд ушел. Только столбик пыли перед глазами да затихающий шум колес.

Я стоял на высокой насыпи в тишине и полном одиночестве. У самой дороги — белесые, в рыжих кустиках пески; дальше, на горизонте, — синяя яркая полоска Аральского моря, и над всем этим — зеленоватое небо с тонкими золочеными краями далеких облаков. Я смотрел на все это и готов был зареветь от отчаяния, как тот верблюд…

Начальник станции укоризненно посмотрел на меня, вздохнул и принялся звонить в Уральск, чтобы в воинском вагоне с верхней полки сняли фибровый чемодан и шинель с солдатскими зелеными погонами.

— Эх, парень, парень… — сказал он и пообещал устроить меня на завтрашний поезд.

Всю ночь я провел не сомкнув глаз: думал о Даше. Представляет ли она, где я сейчас и что со мной? И кого видит во сне: меня или мичмана? В маленьком зале ожидания тускло горела лампочка, засиженная мухами. Пахло каким-то казенным, кисловатым запахом. Несколько раз я выходил на платформу, под яркие мохнатые звезды. Мимо проносились товарные составы, прошел пассажирский поезд «Москва — Алма-Ата». Может быть, дать из Уральска телеграмму? Нет, пусть все будет неожиданным. А что — все?

Начальник сдержал слово: устроил меня с комфортом, в вагоне матери и ребенка. Я горячо поблагодарил его.

— В жизни, парень, всякое бывает… — загадочно произнес начальник.

Я так и не понял, что он имеет в виду: то ли мое приключение, то ли новое и необычное мое соседство.

Вечером я лежал на верхней полке и думал: «Все-таки чего в жизни больше, хорошего или плохого? Пожалуй, хорошего. Но то и другое еще причудливо переплетается и уживается рядом. Даша и мичман… Справедливый полковник и въедливый корреспондент… Добрый начальник станции и такая глушь кругом… И все же после плохого всегда наступает хорошее. Например, я отстал от поезда, но сейчас снова еду…

Так размышлял я, всему давая оценку, и только в одном запутался безнадежно: чем кончится вся эта история со мной, Дашей и мичманом? С этой мыслью я и заснул, а когда проснулся, поезд уже подходил к Уральску.

Вручили мне мои вещи в целости и сохранности, но посоветовали, чтобы впредь я таким растяпой не был. Обидно мне стало и больно. Эх, люди!.. Не знаете вы, что такой уж у меня характер: во все встреваю, всем помочь хочется, а когда попросят — отказать не могу.

Однако нужно торопиться до дому. Что-то я долго еду…

До Москвы доехал благополучно, хоть и шумело в ушах от ребячьего крика и плача. Зато в вагоне я был самым популярным пассажиром. Еще бы: пограничник! Мальчишки наперебой расспрашивали о шпионах, а мамаши угощали домашней снедью. Теперь уж обо мне заботились все, и было как-то неловко.

Вот и столица. Оставил в камере хранения вещи и через какие-нибудь полчаса был в городском агентстве Аэрофлота. Перед окошками — очереди. Все больше командировочные и курортники. Встал, дожидаюсь. И вот кассир сообщает, что может предложить билет только на завтра, на одиннадцатичасовой рейс. Значит, еще одни сутки сидеть. Сердце мое дрогнуло. Может, поездом уехать? Он уходит сегодня вечером. Нет, только самолетом! Все равно быстрей доберусь.