Дозоры слушают тишину - [45]

А Татьяна Михайловна стремительно шагнула к линии границы, нагнулась и протянула руку на японскую территорию. Еще шаг, один единственный шаг, и она будет за пятидесятой параллелью. Борисов и Поддубный одновременно расстегнули кобуры. Я рванулся к москвичке, готовый схватить ее за полу дождевика. В кустах, где замаскировался «секрет», сухо щелкнул затвор пулемета.

К счастью, гостья не видела нашей паники. Она что-то сорвала на японской стороне, повернулась и показала нам белый цветочек.

— Японская ромашка! Я покажу ее в Москве своим друзьям, — и она спрятала трофей в сумочку.

Мы вежливо улыбнулись. Мы наперебой похвалили ее за такой трогательный поступок. И мы прокляли себя за то, что привели ее на пятидесятую параллель.

В следующую минуту кусты на той стороне зашевелились, из них вышли три японца — офицер и два солдата. Офицер, с усиками, в сверкающих лакированных сапогах, придерживал рукой кривую саблю в металлических ножнах. Солдаты, в грубых зеленых обмотках на ногах, держали в положении «на ремень» короткие карабины с широкими кинжалообразными штыками. Татьяна Михайловна посмотрела на них, чуть побледнев и напряженно прищурившись.

Где-то в лесу треснул сучок, потом, свистя крыльями, пролетел дикий голубь. Борисов и Поддубный равнодушно отвернулись от японцев и проследили за полетом птицы. Голубь скрылся в тех самых кустах, где сидел «секрет».

Так прошло минуты три. Офицер звякнул шпорами и отдал честь. Мы — тоже. Потом Борисов вынул из кармана пачку папирос и неторопливо протянул мне и Поддубному. Прикурили от одной спички.

Офицер повернулся к солдатам и подал какую-то команду. Солдаты вскинули карабины и клацнули затворами. У них была отличная выучка.

Странное дело, это не произвело никакого впечатления не только на нас, но и на Татьяну Михайловну. Она не вскрикнула, не попятилась назад, словно и не ожидала от японцев ничего иного. Борисов строго взглянул на них, потом бросил папиросу на землю и тщательно затоптал ее каблуком, чтобы не загорелась сухая трава. Поддубный и я последовали его примеру. Комендант был старший по званию.

Офицер снова скомандовал, и солдаты прицелились в нас. Они целились тщательно, как на стрельбище, выбирая самые уязвимые места — чуть повыше наших переносиц. И это было излишне, потому что двадцать шагов, отделяющих нас друг от друга, позволяли стрелять без промаха. Я снова подивился выдержке Татьяны Михайловны. Для нас эти японские штучки были понятны: во время битвы на Волге самураи только и делали, что портили пограничникам кровь на всем Дальнем Востоке. А вот почему москвичка не испугалась провокации, это оставалось загадкой. Впрочем, кто ее знает, все могло быть…

У Поддубного вздулись на висках вены, он поднял руку, и тогда кусты, где сидел «секрет», зашевелились, и из них высунулось дуло пулемета. Голубь шарахнулся из потревоженного убежища и бесшумно пересек границу.

Офицер лениво махнул рукой. Солдаты опустили карабины, четко, по-уставному приставили их к ноге.

— Роске, спасибо! — крикнул офицер, но ему никто не ответил. Спектакль окончился без аплодисментов.

Тогда из кустов вышел четвертый японец с фотоаппаратом в руках.

— Роске, стой, пожалуйста! — попросил он деловито.

— Я не бритый, — тихо сказал Борисов. — Может, уйдем?

Мы повернулись и неторопливо пошли к заставе. Татьяну Михайловну предупредительно пропустили вперед. Пулемет в кустах исчез так же незаметно, как и появился.

— Это невежливо, — заметил Поддубный. — Надо бы с ними проститься.

— А ну их! — отмахнулся Борисов и подозрительно взглянул на москвичку. Та приостановилась, записывая что-то в записную книжку.

* * *

Каплей, переполнившей чашу нашего терпения, явилась эта книжка. Черным по белому в ней было написано: «У полковника в кабинете секретные карты завешаны шторами», «Окна в казарме затянуты проволочными сетками», «От заставы до линии границы восемьсот метров».

— Ясно? — сказал Борисов, водя пальцем по раскрытой странице. — Восемьсот метров. Глаз у нее наметанный.

Мы сидели в канцелярии и просматривали эту книжку. Попала она нам полчаса назад, когда мы вернулись с границы. Москвичка оставила ее в канцелярии, а сама ушла с Поддубным обедать. Прочитать первую запись нас побудило недоверие, вызванное странным поведением гостьи. И вот сейчас мы делали одно открытие за другим.

В книжке перечислялись фамилии, имена, военные звания и должности командиров, сообщалось, сколько им лет, как они выглядят, какие у них привычки.

— Ясно? — повторил Борисов. — Такие сведения иностранная разведка оторвет с руками.

Он перевернул страницу и прочитал о себе: «У коменданта Борисова странная манера беседовать с людьми: говорит с одним, а смотрит на другого. Интересно, как он разговаривает со своей женой?»

— Слушай, кого ты привез? — взъярился майор. — Ходит тут, разглядывает, пишет… О себе ни слова. Вот отконвоировать ее сейчас в отряд, будут знать, как посылать к нам всяких встречных-поперечных на экскурсии.

Он был оскорблен до глубины душили я не стал ему соболезновать.

— Ага! — воскликнул Борисов, вычитав следующую запись. — Тут и о тебе есть, слушай. «Лейтенант Миронов поехал со мной, видимо, без всякой охоты. Всю дорогу он терзался, бедняга, но не показывал виду, что у него что-то случилось. Очевидно, дома, и, по всей вероятности, очень серьезное. Милый, милый, смешной дуралей».