Дождливое лето - [47]

Шрифт
Интервал

Надо бы иметь в районах строительные предприятия, которые брали бы подряды на возведение в колхозах разного рода общественных построек.

* * *

В воздухе дымка, тепло, и нет дождя. Наталья Кузьминична объясняет мне, что в такую тихую, пасмурную и теплую погоду «горох нежится».

* * *

Мы отправились в соседнее село Урскол, которое хорошо нам знакомо. На крыльце лавки, куда нам было нужно, стояли узкие длинные ящики. Заведующая лавкой укладывала в них яички, перестилая их соломой. Она со злостью сказала, что вот навязали ей покупать у колхозников яички, да еще упаковывать их, отправлять, а они бьются, и от этого ей одни убытки, тем более что и торговать это ей мешает. Тут я вспомнил, что Николай Леонидович рассказывал мне про постановление Облпотребсоюза, который вменил в обязанность сельским лавкам покупать у колхозников сезонные продукты по рыночным ценам, — конечно, с некоторой скидкой. Правда, редко кто из колхозников слышал об этом постановлении. Наталья Кузьминична узнала о нем от Николая Леонидовича, который по своим делам часто бывает в Райпотребсоюзе. Нынче зимой она продала через кооперацию весь свой лук. Рассказывала она мне об этом с восторгом, — как же, подрядились по два с полтиной за килограмм, а рассчитали по три с полтиной, потому что так продали, и товар прямо из дому взяли, деньги по почте перевели, ни тебе забот, ни трудов, ни расходу, только за одну комиссию заплатить. Я слушал свою приятельницу и думал все о том же: какая великая сила торговля в деревне, если она хорошо поставлена, как положительно влияет она на весь уклад деревенской жизни, на сельскохозяйственное производство. К сожалению только, хорошее начинание нашего Облпотребсоюза как-то заглохло, я бы и не вспомнил о нем, если бы не эта хмурая женщина на крыльце лавки, зло, раздраженно делавшая свою работу. И без расспросов было понятно, что никто не подумал, как же в этом деле и ее заинтересовать материально.

Женщина не собиралась ради нас прервать свое занятие, и мы пошли дальше, но не вправо, по большой дороге, как обычно, а несколько левее.


Широкая, поросшая травой улица лежала впереди нас. Должно быть, здесь никогда не ездили, разве что к кому-либо из хозяев привезут что-нибудь. Улица была короткая, и вела она, как мне показалось, к небольшому лугу, за которым начинался мелкорослый, но частый лесок.

Мы шли не торопясь, занятые разговорами.

И вдруг, когда до крайней избы, стоявшей несколько впереди всего Порядка, оставалось шагов пятьдесят, поверхность земли перед нами круто оборвалась, — просторная, глубокая и плоская котловина открылась нам.

На нашей стороне, как на мысу, возвышалась одинокая изба.

Светлая песчаная дорога, истоптанная скотиной, уходила вниз, вдоль склона, похожая на сухое русло потока, — должно быть, она была прорыта весенними водами. Далеко внизу все плоское дно долины выстлано было галькой, — только по краям, возле склонов, зеленела трава. Среди гальки и камней, соединяясь в центре долины, поблескивали узкие, извилистые ручьи, журчание которых доносилось до нас. Ручьи эти текли из крутых и темных, заросших кустами оврагов, сливались посреди долины, откуда уже одна речка текла в некий пролом. Он был широкий, пологие зеленые склоны его местами покрыты были темной зеленью кустов; меж склонов, в мглистой дымке, открывалась внизу равнина, уходившая к озеру Каово.

Все это было слева от нас, и сюда, представил я себе, оглядывая выстланное галькой дно котловины, где ранней весной бушевали талые воды, сюда, в этот пролом, низвергался могучий весенний поток, стремившийся к лежащему далеко внизу озеру. Сейчас, даже в дождливое лето, лишь тихий, невнятный ропот выдавал путь грозной по весне воды.

А еще левее, впереди нас и вправо уходили в глубь земли овраги. По склонам оврагов росли кусты и деревья, и они-то, пока мы еще только шли сюда, показались нам издали молодым лесом. Теперь, с обрыва, этот как бы разъятый на части лес выглядел отчетливее — в зеленой мгле ущелий, освещенные редкими лучами солнца, теснились кусты ольхи, боярышника, малины, лесного ореха, а выше, над полями, отделявшими овраг от оврага, торчали верхушки молодых осинок, верб и берез…

* * *

Солнце, и мгла, и глухие, раскатистые удары дальнего грома.

Ильин день!..

Урскольские мужики, где сегодня престол, вчера договорились с Николаем Леонидовичем, который проводил у них собрание, что работать они нынче будут с четырех утра и до одиннадцати, конечно, кроме стряпух — стряпухам никак нельзя выйти на работу, им ведь и варить и печь…

Мужики при этом сказали, что могли бы и дольше поработать, так ведь все равно гости не дадут, к обеду у каждого будет полно гостей.

И верно, около половины одиннадцатого, торопясь к праздничному обеду, со стороны города в Урскол потянулись мимо нас нарядные горожане, из тех, конечно, что в свое время убежали из деревни, нигде не работают, живут посебешниками: огородничают, плотничают, ловят рыбу.

А в одиннадцать навстречу гостям, со стороны Поклон, через Урскол, стала наползать исполинская изжелта-черная туча, и полил дождь.

Наталья Кузьминична, топившая печь, сказала, что на Илью-пророка всегда бывает гроза, и всегда она приходит из Поклон, через Урскол, — старые люди. так уж и говорят: «Пришел Илья в Урскол пиво варить!»


Еще от автора Ефим Яковлевич Дорош
Деревенский дневник

Ефим Дорош около двадцати лет жизни отдал «Деревенскому дневнику», получившему широкую известность среди читателей и высокую оценку нашей критики.Изображение жизни древнего русского города на берегу озера и его окрестных сел, острая современность и глубокое проникновение в историю отечественной культуры, размышления об искусстве — все это, своеобразно соединяясь, составляет удивительную неповторимость этой книги.Отдельные ее части в разное время выходили в свет в нашем издательстве, но объединенные вместе под одной обложкой они собраны впервые в предлагаемом читателю сборнике.


Два дня в райгороде

Ефим Дорош около двадцати лет жизни отдал «Деревенскому дневнику», получившему широкую известность среди читателей и высокую оценку нашей критики.Изображение жизни древнего русского города на берегу озера и его окрестных сел, острая сов-ременность и глубокое проникновение в историю отечественной культуры, размышления об искусстве — все это, своеобразно соединяясь, составляет удивительную неповторимость этой книги.Отдельные ее части в разное время выходили в свет в нашем издательстве, но объединенные вместе под одной обложкой они собраны впервые в предлагаемом читателю сборнике.


Рекомендуем почитать
Снег в мае

«К концу апреля в воздухе, на смену весенней животворной влажности, появилась раздражающая пыльная сухость, першило в горле, дыхание укорачивалось, и лезли в голову тревожные мысли, хотя врачи настраивали Борисова оптимистически: «Пожалуй, удастся обойтись без оперативного вмешательства…».


Рива-Роччи

«Смерть Сталина не внесла каких-нибудь новых надежд в загрубелые сердца заключенных, не подстегнула работавшие на износ моторы, уставшие толкать сгустившуюся кровь по суженным, жестким сосудам…».


Российские фантасмагории

Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.


Волшебная дорога (сборник)

Сборник произведений Г. Гора, написанных в 30-х и 70-х годах.Ленинград: Советский писатель, 1978 г.


Повелитель железа

Валентин Петрович Катаев (1897—1986) – русский советский писатель, драматург, поэт. Признанный классик современной отечественной литературы. В его писательском багаже произведения самых различных жанров – от прекрасных и мудрых детских сказок до мемуаров и литературоведческих статей. Особенную популярность среди российских читателей завоевали произведения В. П. Катаева для детей. Написанная в годы войны повесть «Сын полка» получила Сталинскую премию. Многие его произведения были экранизированы и стали классикой отечественного киноискусства.


Горбатые мили

Книга писателя-сибиряка Льва Черепанова рассказывает об одном экспериментальном рейсе рыболовецкого экипажа от Находки до прибрежий Аляски.Роман привлекает жизненно правдивым материалом, остротой поставленных проблем.