Дождаться утра - [10]

Не успел я опомниться, как беспорядочно завертелась «чайка». Парашюта не было, и только уже почти у самой земли летчик выбросился. Казалось, он спасен, но тут на него спикировал «мессершмитт», и раздалось длинное «та-та-та».

Парашют относило к Волге. Я провожал его взглядом, пока тот не скрылся.

После этого бой продолжался, наверное, всего минуту. Неожиданно «чайка» пошла прямо на «мессершмитта», который заходил в хвост «ястребку». Самолеты клюнули друг друга и разлетелись на несколько серебристых и темных кусков. Я даже не успел сообразить, что вижу таран.

Читал и про Гастелло, и про Талалихина, и мне казалось, что таран должен совершаться по-другому. К нему готовятся, потом долго идут друг на друга или из последних сил ведут горящий самолет на колонну танков и бронемашин. А тут летали, летали, и вдруг один клюнул другого, и оба развалились. Все это было так неожиданно и потрясающе просто, что я прозевал, куда же делись остальные самолеты.

— А вот туда полетели, — ответил Сергей и рукой махнул в сторону Красноармейска.

Так я увидел воздушный бой, закончившийся тараном. Но все это было мне неинтересно и непонятно, и я не стал ничего рассказывать Косте и Виктору. Просто нечего было рассказывать. Сошлись два самолета и разлетелись на куски. Будто столкнулись два предмета, не было даже парашютистов, а без них воздушные бои всегда какие-то мертвые.

Вероятно, я бы так и не понял увиденного, если бы не один случай.

Мы продолжали бегать к оврагу. Оттуда, с самой высокой кручи, открывалась вся река и Заволжье. Затаив дыхание мы смотрели, как самолеты, завывая, вдруг превращались в змеев, уходили к горизонту, разматывая за собой черные хвосты.

Все происходило очень далеко от нас и мало походило на правду. Часто нельзя было даже распознать, чей падает самолет. Позже мы научились разбираться. Если появлялась белая точка парашюта и на нее пикировал самолет — значит, сбили наш.

Думаю, это «картинное», как в кино, отношение к воздушным боям мы, мальчишки, поддерживали в себе сами. И вот почему. Как бы это ни было горько, сбивали чаще наши самолеты и не всегда потому, что фашисты брали числом. Когда начались бои за Сталинград, у них самолетов действительно было больше. В то время не было редкостью, когда два-три самолета с крестами гонялись за одним нашим Но видел я и такое, когда один «мессершмитт» сбил сразу два наших. Мне показалось даже, одной очередью, потому что они загорелись одновременно. Самолеты шли один за другим через город и нырнули прямо в заволжский лес, а «мессершмитт» легко и безнаказанно догнал их и сразу зажег.

Мы стояли на той же круче оврага и, когда это случилось, не проронили ни слова. Обычно шумно обсуждали, спорили: «наш упал, не наш», «живой или неживой летчик, выбросившийся на парашюте», а тут словно и не видели. Постояли, постояли и молча разошлись.

И все же не этот случай отвадил меня от беготни на берег Волги, погасил мальчишеское любопытство, связанное с воздушными боями.

Тогда же я другими глазами посмотрел и на таран.

В лето сорок второго мы обзавелись собственной лодкой. Сколько лет жили на Волге и не могли приобрести, а тут без отца по какому-то выгодному случаю недорого купили отличную двухпарку.

Лодка для семьи, живущей на Волге, — это все. Свои дрова, сено, дешевые овощи и фрукты из Заволжья, наконец, рыба. В тот день мы с Костей «заготавливали дрова»: ловили плывущие по реке бревна и, захватив их багром или накинув на бревно петлю, приплывали с ними к берегу. Скоро это занятие нам надоело, и мы махнули на левый, песчаный берег — покупаться.

Здесь было пустынно, только на отмели маячила одинокая фигура рыбака. Мы оставили лодку и, отойдя где поглубже, стали купаться.

Воздушный бой и в этот раз начался неожиданно. Самолеты сразу взревели над заволжским лесом. С пологого левого берега их было видно плохо. Они то устремлялись в безоблачное небо над Волгой, то уходили за лес.

Как падал самолет, мы прозевали, увидели лишь парашют. Белым облачком вспыхнул он почти над нами и начал падать прямо в реку. Остолбенело провожали его глазами, а ветерок тащил и тащил парашют над водой — все дальше от берега…

Первым опомнился рыбак, оказавшийся пареньком лет шестнадцати-семнадцати. Он остервенело стащил нашу лодку с отмели, направил в ту сторону, куда падал парашютист. Мы бросились за ним и на ходу вскочили в лодку. Парень и Костя налегли на весла, а я, ухватив кормовое, стал помогать им.

Лодка у нас быстрая, как огонь, и все же не успели. Летчик шлепнулся в воду, когда мы были метрах в трехстах от него. Он уже освободился от парашюта и плыл от него в сторону. На нас даже не посмотрел, вертел головой, оглядывался, а когда мы оказались рядом, прохрипел:

— Куда упал Колька?

— Не видели, — за всех нас ответил парень-рыбак и хотел было помочь летчику влезть в лодку, но тот молча и раздраженно отстранил его руку, жестом показал, чтобы я освободил корму, и через мгновение уже сидел на моем месте.

Мы заспешили к начавшему тонуть огромному белому полотнищу. Никогда не думал, что парашют такой большой — он чуть не утопил нашу лодку.