Дождался - [10]

Ракитин не спорил о цене, хотя и понимал, что хозяйка делает свой гешефт. Да и неловко, казалось ему, было торговаться.

“Ну и черт с тобой!” — мысленно промолвил Ракитин и, улыбаясь лукавыми своими глазами, сказал:

— Надеюсь только, что ваша особа не наведет на больного уныния?

— Простите… Я не совсем понимаю… Чем может навести уныние сиделка, которую я рекомендую? — не без достоинства проговорила госпожа Шварц и приготовилась обидеться в качестве “слабой женщины”.

— Разве не понимаете, милая госпожа Шварц, чем сестры милосердия удручают?..

Ракитин рассмеялся и продолжал:

— Да своим торжественно-участливым видом, точно хочет сказать: мне жаль умирающего. Или — что, пожалуй, еще хуже — обладает такой наружностью, что больной будет волноваться от раздражения.

О, она поняла. Она и не могла подумать, что такой знаменитый писатель мог считать госпожу Шварц совсем глупой. Она, слава богу, понимает, как важно для больного видеть около себя успокаивающее, приятное лицо. Это важно не только для больных, но — осмелится выразить свое мнение — и для здоровых. И она не держит в своем пансионе уродов-горничных.

— Это мое правило! — не без гордости прибавила хозяйка.

— Недурное правило, госпожа Шварц. Но сиделка?..

— Будьте спокойны за вашего соотечественника… Последние его дни не будут омрачены… Особа очень милая женщина… лицо самое располагающее и внушающее доверие… Правда, она не первой молодости, ей за тридцать, но моложавая, сильная и симпатичной наружности, вполне приличная дама… Как раз лучший возраст для своей тяжелой обязанности… Ведь для тяжкого больного и не нужна молодая сиделка… Только могла бы стеснить… не правда ли?

Ракитин, конечно, согласился.

— О, бедный Неволин будет доволен своей сиделкой. Она любит свое дело милосердия… понимает, что больные капризны и раздражительны, и ни лицом, ни манерами, ни разговором не раздражит, а, напротив, успокоит больного…

И хозяйка значительно прибавила:

— Я тоже наблюдала больных… Приходилось!.. Так я буду ждать вашего приказания…

И, любезно поклонившись, хозяйка величественно направилась в одну из комнат, слегка повиливая своими широкими бедрами.

Когда Ракитин вошел в комнату Неволина, пропитанную запахом лекарств, и увидел неподвижную черную голову, землисто-бледное лицо и лежавшую на одеяле длинную исхудалую руку, Ракитин точно увидел покойника.

Он невольно поморщился, вдруг стал серьезен и, тихо подходя к кровати, как-то съежился, опустил голову и будто стал меньше ростом, словно стараясь скрыть перед Неволиным, как он высок, плотен, крепок и цветущ.

И, смягчая свой крикливый голос, тихо, без обычной подбадривающей веселости, ласково проговорил:

— Ну, как дела, Валерий Николаич?

Осторожно, тая брезгливое чувство, слегка пожал руку Неволина и присел на стул около кровати.

— Спасибо, что навестили, Василий Андреич! — обрадованно ответил Неволин. — Вернэ прописал новое лекарство, и я чувствую себя гораздо лучше… Только слабость… Завтра встану…

И, внезапно показывая раздражение более, чем его было, прибавил:

— А эта свинья-хозяйка… вообразите, Василий Андреич.

— А что?

— Предлагала ехать в Петербург… Точно сбыть меня хочет… Будто я могу умереть в ее пансионе. Но я еще не собираюсь, кажется, умереть. Катар — не туберкулез. Вернэ не врет! Да я сам знаю! — вызывающе и возбужденно говорил Неволин.

— Хозяйка и не думает.

— Зачем же предлагала ехать в Петербург?

— Вы получили телеграмму… Хозяйка, верно, подумала, что Елена Александровна не может скоро приехать. Ну и подумала: вы к ней поедете.

— Разве… Но зачем я поеду?.. Это глупо… Действительно, вы предугадали вчера, Василий Андреич… Сегодня жена не приедет… Невозможно было… Сама прихворнула… ничего особенного, — сочинял Неволин. — Но через пять дней можно выехать… Непременно приедет!

— А быть может, и раньше выедет. И мне кажется, что так и будет. Прихворнула… испугалась и добросовестно предупредила… А увидит, что пустяки, и прикатит…

— Вы предполагаете?..

— Уверен. Женщины мнительны…

— Да… да… Леля мнительна, — обрадованно проговорил Неволин.

Он помолчал и возбужденно прибавил:

— И знаете что?..

— Что?

— Я рад, что вы увидите жену…

— Надеюсь, на днях.

— И тогда… Вы мало наблюдали хороших женщин…

— Верно, легче описывать отрицательные, чем положительные типы.

— А познакомитесь с женой… и опишете положительный тип… Непременно… Не думайте, что говорит ослепленный глупый муж… Сегодня и я подло усомнился в ней, и знаете почему?

— Почему?

— Нашло омрачение… Во мне какой-то злой зверь заговорил, и мне показалось, что Леля меня обманывает…

— Просто галлюцинации больного…

— Разумеется… галлюцинации… Разве я имею основание не верить… Выслушайте, Василий Андреич, и вы поймете, что не имею никаких оснований. Ни малейших!

Неволин проговорил эти слова взволнованно, с порывистым, страстным и тоскливым возбуждением трусливого человека, в котором еще тлело подозрение. Он желал, чтобы его не было и не могло быть, и чтобы Ракитин, писатель, скептик и циник, смеясь рассказывавший, что давно разошелся с женой для общего их удовольствия, и, по-видимому, большой ухаживатель, — убедился, что он не обманутый муж, и, главное, убедил в этом того, который так горячо, казалось, говорил о том, что нет никаких оснований для постыдного подозрения.