Дождь в моем сердце - [43]

Ну так вот. Неужели этому светловолосому взрослому, на минуточку, мужчине греет сердце одно то, что он может ехать рядом и любоваться на меня, а соперника он отослал и лишил этой возможности? Да ну… как-то по-детски вроде. И насчет собственной неземной красоты я иллюзий не питаю — девушка как девушка. Не уродка, но и не божественная прекрасность. Что на меня смотреть?

— Хей, командир! — донеслось вдруг с головы каравана. — Хей!

Глава 34

— Ох, не нравится мне это, — кряхтел эсс Гурзиш, приподнимаясь на телеге и вглядываясь вперед, туда, куда ускакал Сириан в ответ на окрик. — Одно дело, ящеров не видать вроде, но чего тогда шум поднимать? Или нашли чего? Гнездо, што ль? Дык на дороге-то? Хоть они и зверюги бессмысленные, но уж не глупее других, яйца где попало разбрасывать.

— Не знаю, — скорее себе под нос, чем вслух ответила я, оглядываясь по сторонам. Караван уже миновал окраины города, а также огороды и поля тех из горожан, кто хотел совместить удобство большого поселения с сельским хозяйством. Вереница телег с полчаса как ехала лесной дорогой среди могучих темно-зеленых деревьев, похожих на горные сосны — у тех тоже вместо листьев были иголки. Но здешние оказались в разы выше, стволы у них были толще, кора грубее, а ветки начинались от самой земли и пирамидой поднимались к макушке. Из разговоров и книг я узнала, что это дерево называется «ель» и что из ее иголок варят очень полезный витаминный напиток, а из хвои добывают «лесную шерсть».

Полезное дерево, но очень уж… неприветливое. И растет густо, темной непролазной чащей по обе стороны узкой дороги. Так и кажется, что из-за сплошной зеленой стены за нами следят сотни любопытных, а то и недобрых глаз. Вон-вон! Ух… Померещилось или правда из темноты на меня вопросительно моргнули?

— Шо, эсса, леса боишься? — Старик отвлекся от своих наблюдений за головой каравана и с доброй усмешкой накинул мне на плечи свой кафтан. Уф-ф, а я и правда слегка озябла. — Да, ельник, он тот еще… Одно хорошо. Ящеры в ем не летают, даже на дорогу не садятся. Вишь, деревья как тесно стоят? А вдоль тропы, значить, самые высокие оставлены. Вот, сталбыть, ни один гурай крылами-то не размахнется. Ежели шлепнется недобиток в чащу, дык там его и добить легше, за деревьями от зубов схоронился, копье-другое метнул — и готово дело.

Я тихонько выдохнула. И правда, хоть сверху опасности можно не ждать. Но в то же время что-то по краешку сознания скользило такое… беспокойно-щекотное. То ли мне во сне приснилось, то ли правда глаз у того ящера с крыльями, что летел на меня во дворе, был не злой, а скорее грустный и такой… словно он на что-то надеется. А вот взгляды из чащи мне мерещились откровенно недоброжелательные, а то и прямо-таки голодные.

Но никто вроде бы на караван не нападал, вскоре вереница телег благополучно двинулась дальше по дороге среди густого ельника, все успокоились, только вот два моих петуха так и остались где-то там впереди, в первых рядах. Ко мне не прискакали. Признаться, я даже не сразу этот факт осознала, а когда до меня дошло — выдохнула с облегчением. Вот что-то мне кажется, что нормальная работа охранников и воинов очень плохо совмещается с петушиными боями и топыреньем хвоста перед курицей. Ну, то есть передо мной.

Если эти двое достаточно умны, чтобы сей факт осознать, переварить и исправиться — это прямо хорошо. Потому что безопасно и спокойно вдвойне. И вообще. Уважаю профессионалов.

Больше за целый день пути никаких происшествий не было. Ехали себе и ехали, миновали лес, снова пошли сначала луга, а потом и распаханные поля, на которых зрел урожай. Вот тут, не доезжая до самого поселка земледельцев, мы и сделали первый привал, чтобы те мужчины, что засеяли эти земли, могли снять зерно с ближайшего участка под охраной стражников. А охотники-следопыты тем временем небольшими отрядами разошлись по окрестностям — разведать обстановку.

И буквально через полчаса после того, как мы оборудовали лагерь, у меня появилась работа.

— Ах ты ж, пакость эдакая, — ругался старый охотник, конвоируя ко мне молодого парня с угрожающе почерневшей рукой и перепуганным лицом. — А сам куда смотрел, остолоп?! Тоже мне, фермер-землепашец, ученик охотника! Обычную фурзюку в траве не заметил, это ж надо! Она ж красная, шо твоя задница будет после того, как папаня твой про дурость узнает! Где твои глаза были, олух богов небесных?!

— Да не видно ее было, — чуть не плакал парнишка. — И во ржи этой гадости отродясь не сидело, они ж луговые… А тут с краю сунься — чуть не за каждым колосом такая дрянь… Что теперь, руку отрежут? — Он совсем побелел, даже губы.

— Ну вот еще. — Я взмахом руки отпустила эсса Гурзиша, усадила пациента возле телеги, заставила его положить руку на удобно подставленный тюк и принялась за первичный осмотр.

— Вы тока, эсса, силушку не спешите тратить, — серьезно попросил старик. — Опасаюсь я, что это только начало. Ежели можно напасть простым снадобьем излечить — лучше так. Мне, помнится, Маирис сыворотку колола в ногу. Больно, зато действенно. И на всю жисть запомнилось!

Старик ушел, а я успокаивающе погладила мальчишку по плечу и принялась осторожно прощупывать место укуса тонкими нитями потоков. Нет, силу особо не выпускала, во-первых, боялась — впервые, считай, с того момента, как чуть не выгорела, я работаю ими всерьез. Тренировки и проверки с Маирис не в счет. А во-вторых, эсс Гурзиш прав — мало ли как дальше дело обернется. Красная фурза — змея с двумя головами и средне-противным ядом. Если запустить рану, то руку действительно можно потерять. Но если все сделать вовремя, то через пару дней укушенный думать забудет про эту неприятность.