Дождь - [4]

Переступив через ангела, в город вступил человек в старом, рваном плаще. Со шляпы его капала вода, усмешка рассекала его лицо, словно трещина в старом камне, а в глазах навсегда поселилась искорка безумия, которая, вспыхивая, заставляла людей убегать от него без оглядки. Чуткие вороны поднялись с деревьев и с хриплым карканьем взлетели в небо.

Ангел вцепился страннику в ногу и потянул его за штанину. Человек посмотрел вниз и больно дал по тянувшимся к нему рукам палкой. Ангел сжался в комок и снова закричал. Ни единого звука не услышал странник в лохмотьях, лишь тоскливо завыли собаки, а воробей, на беду свою подскочивший слишком близко, упал замертво. Человек брезгливо плюнул ангелу в лицо и сделал шаг.

В живот ему упёрлось древко алебарды. На путника смотрели два стражника. Первый из них, который тыкал сейчас алебардой в странника, был рыж и толст, и на его рябой небритой физиономии змеилась улыбка. Второй был худ и мрачен, он стаял недвижно, словно вытесанный из грубого серого камня.

— Кто таков? Откуда идём, милый? — ехидно спросил толстяк.

— Я из… — ответил путник.

— Да? Хорошо, хорошо. Ножки то не устали, идти то далеко, небось, было? — рыжий повернулся и подмигнул напарнику. Тот меланхолично жевал табак. — А в городе нашем что забыл?

— Я пришёл кое-что передать, — сказал человек.

— Ну, замечательно! Может, передашь это нам? — хохотнул толстяк, прислоняя алебарду к стене дома.

— Мне всё равно, кому, — равнодушно произнёс человек в лохмотьях.

Внезапно рыжий стражник сделал шаг вперёд и цепко схватил путника за запястья. С лица его будто смыло всю весёлость, глаза стали холодными и цепкими, а линия рта превратилась в одну жесткую линию.

— Ну что ж, передавай. Только давай ручки твои посмотрим. Что тут у тебя за клеймо на ладони? Интересно, необычное. Давно ковали. И буквы незнакомые. За что ставили то? Воровал? — и рыжий пристально посмотрел путнику в глаза.

— Нет, — ответил человек.

— Хе, «верю», «верю»! — радостно хлопнул его по плечу стражник. Затем толстяк нахмурился.

— Только учти, сказал он, половину от всей добычи приносишь мне. И не вздумай обмануть. Видишь того безногого слепца у входа в церковь? Когда-то он был самый быстрый и глазастый вор в округе. И решил, что ему всё можно. Ты видишь его состояние. Не думай, что то, что не удалось ему, удастся тебе.

— То, что мне было надо, я в этом городе уже сделал. Теперь я свободен. Так что мне вряд ли удастся привлечь Ваше внимание ещё раз. Прощайте.

— Ну-ну, — ухмыльнулся рыжий, глядя ему в удаляющуюся спину.

Заржала лошадь. Детский визг. Толстяк выругался и бросился вперёд. В стороне плакала девочка, которую странный, уже мёртвый человек, только что выкинул из-под копыт лошади.

— Вызывай могильщиков, — хмуро сказал толстяк курьеру, который всё ещё не мог отойти от происшествия. Лошадь нервно всхрапывала.

— Ну, чего ждёшь?! — крикнул стражник. — В каталажку захотел?

Курьер нервно дёрнулся, отрицательно помотал головой и пустил лошадь галопом по улице.

— Дурак, — равнодушно сказал напарник рыжего. — Чего спрашивается, эту нищенку выдернул. Она и так подохнет. Не сегодня так завтра.

— Да, действительно дурак, — задумчиво сказал толстяк.

— На казнь ведьм пойдём сегодня? Повеселимся, — чуть оживился напарник.

— Пойдём, пойдём, — мысли не оставляли рыжего. Ему всё время казалось, что он что то упустил, что то не заметил. Что-то очень близкое. — Чего же он всё-таки хотел?

— Да не забивай голову! Юродивый какой-то! Слушай, одно вот странно. Город то, ну … который. Он же пропал. Совсем. Никого не осталось. Ещё года два назад. Просто исчез, и всё. Занятно. Погоди, погоди, ты чего? Очнись, очнись! — тряс напарник рыжего толстяка.

А тот застывшим взглядом смотрел на свои ладони. Странное клеймо с незнакомыми буквами всё отчётливее проступало на них.

Ангелы всё кричали. Но их никто не слышал.

Ангел Пастухов

Ангел Пастухов работал паспортистом. Он жил как все. Ровно в семь утра громко звонил будильник сотового, и ангел просыпался. Минут 15 он лежал в постели, бесцельно уставившись в потолок, медленно сбрасывая с себя оковы сна. Затем вставал. Расправив перья на крыльях, ангел Пастухов шёл чистить зубы.

Вечерами он был некрасив собой, а утренний свет совсем не красил его бледное, пергаментное лицо. Надев поношенные ботинки, он закуривал первую сигарету, и шёл на работу. Восемь часов подряд, с перерывом на обед, ангел Пастухов распоряжался людскими судьбами. Каждый будний день. Штампуя фиолетовой печаткой паспорта, Петухов тяжко вздыхал. Он очень уставал от людей.

Днём, на обед, Пастухов съедал булочку. С маком. Маленькую, и, как правило, свежую. И колбасу. Ангел Петухов любил колбасу. Он нарезал её маленькими кружочками, тихонечко вздохнув, поливал кетчупом, посыпал солью. Выкладывал результат на блюдечко. И отправлял вслед за булочкой. Затем пил чай. Горячий, сладкий, с четырьмя ложками сахара. В эти моменты своей жизни Пастухов пытался постичь значение фразы «Dolce Vita». Иногда ему казалось, что это почти достижимо. И тогда ангел Пастухов добавлял в чай пятую ложку сахара. Нирвана. Он слушал музыку.