Дойти до ада - [13]

Заслышав, что Петр вернулся, Климов поднялся с дивана, выпрямился и, направляясь на кухню, с невольной улыбкой подумал, что «ходоком по этой части» он так и не стал. Женщина в сознании Климова так и осталась существом божественным, созданием нежным, тонким и чувствительным, чью душу и сравнить-то не с чем, разве что со скрипкой.

— Что это ты такой? — разливая по рюмкам «Столичную», поинтересовался Петр и передал вилку с наколотым соленым огурцом.

— Какой? — повертел рюмку в пальцах Климов и вздохнул.

— Смурной.

— Устал, наверное. — Он пожал плечами, и Петр потянулся к нему рюмкой, чтобы чокнуться.

— За встречу, брат! Чтоб все путем…

— За встречу.

Ни у Петра, ни у Климова братьев не было, и это их роднило. Как роднила и сближала их и служба на границе, а затем в Афгане, в разведроте. Зной, песок, тарантулы и скорпионы… Бои, засады, схватки…

Словно ухватив ход его мыслей, Петр взялся за бутылку:

— Может, за ребят?

— Не надо, — сказал Климов. — Они здесь, — и указал на сердце. — Не в желудке. Я ведь, как? Первую пью, вторую — отставляю.

— Я сам обычно пропускаю, — согласился Петр.

Он завинтил бутылку, повернулся к газовой плите, усилил пламя. Огонек едва горел.

— И газ теперь не подают, а цедят.

— Я заметил.

Тихо переговариваясь, они вспомнили, какою была жизнь давным-давно, посетовали на реформы, превратившие всех в загнанных лошадей — или в «волков», добавил Петр, или в «волков», устало согласился Климов.

— Ты еще майор? — облокотился Петр о стол.

— Еще майор, — ответил Климов и сказал, что подполковника дадут хоть завтра, но не хочется перебираться в другой город.

— А я, — Петр усмехнулся, — массажист… Езжу в район, калымлю… Надоело.

— Трудно?

Климов имел в виду поездки, ежедневные челночные рейсы в район и обратно, в общей сложности за сто двенадцать километров. Да плюс расходы на бензин, амортизацию машины, всевозможные поломки, но Петр по-своему истолковал его вопрос. А может, захотел увидеть Климова веселым, прежним, не таким понурым.

— Ха! Весь день в поту… Так за ширинку и держусь!

Петр откинулся на спинку стула и неожиданно расхохотался.

— Отхватят, не заметишь… Баб много, я один. Разденешь и не знаешь, что с ней делать. То ли массаж поясницы, то ли массаж спины. Написано врачом: поясница, а где поясница — не написано. Вот и массируешь… пониже. Ха-ха-ха!..

Петр смеялся весело и безоглядно, подмигивая Климову и смахивая слезу. Это у него с самого детства: если смеяться, то до слез.

Климов сам невольно засмеялся, представив, как могучий Петр справляется с очередной клиенткой.

— Представь себе, — описывал «объект» массажа Петр. — Вот мой закуток, кушетка, на кушетке — телеса. Иначе не скажешь. Все в перетяжках жира, как в фуфайке. Рейтузы до колен, чулки до пола. Настоящая «квашня в макитре». В общем, цирк!

Они еще немного посмеялись, вытирая слезы, а потом Климов спросил:

— Но ты ведь в руднике работал?

— Да. Пахал, как вол. А после под зад коленом. — Петр недовольно отодвинул от себя тарелку, посерьезнел. — Никому мы не нужны. Лишние люди.

Климов вздохнул, поддакнул и спросил:

— А массажу учился? Петр кивнул.

— Конечно. Целый месяц на платные курсы ходил.

Он взял из раковины тряпку, и Климов отодвинулся, чтобы дать ему стереть со стола крошки.

— А не думал, — Климов передал Петру свою тарелку, — бизнесом заняться или же устроиться в охрану, по контракту?

— Я? — Петр налег тяжелым кулаком на стол.

— Ну, да. — Климов накрыл салфеткой мельхиоровую сахарницу.

— Не надо мне. — Петр бросил тряпку в раковину. — Ни Слакогуза, ни кого другого… Понимаешь? — Он повысил тон. — В гробу я их видал! Ты понял, Юр, в гро-о-обу! И тех, и этих! И хороших, и плохих! Я жить хочу. Обыкновенно: жить! Нормально, как все люди. — Гримаса отвращения скривила губы. — А крови я в Афгане нахлебался — во! — под самую завязку!

Ребро ладони чиркнуло по кадыку.

Климов понимающе кивнул, вздохнул и, видя не на шутку рассердившегося на него Петра, примирительно сказал:

— Не обращай внимания на психа. Это у меня, братишечка, после дурдома. — Он повертел пальцем у виска. — Сдвиг по фазе.

13

Климов всегда просыпался рано, а сегодня вообще практически не спал. Лежал на предоставленном ему Петром диване, ворочался, крутился с боку на бок, потирал виски и шею, садился, поджимая под себя пятки, и, запрокидывая голову, катал ее от одного плеча к другому так, что слышал хруст между лопаток. Даже накрывался одеялом с головой, как это делает жена, и не уснул. Сказалось накопившееся напряжение минувших суток.

После соленых огурцов хотелось пить, но лень было вставать, а когда он все-таки решил сходить на кухню, встал и двинулся вперед, его шатнуло, повело, и он свалился на пол.

Одновременно что-то грохнулось на кухне, а в комнате Петра нещадно зазвенел будильник. Сразу заломило затылок и заложило уши. Климов никак не мог разобрать, что ему говорит из своей комнаты Петр, и сделал несколько глотательных движений, как в самолете при посадке.

— Юр, не спишь? — негромко позвал Петр, и Климову почудилось, что пол под ним поехал, а диван крепко встряхнуло. Он схватился за него, как тонущий за мачту корабля, поднялся на ноги, расставил их пошире…