Довольно милое наследство - [25]

Неожиданно у Джереми из руки вырвался луч света.

– Ты захватил лампу! – воскликнула я, с уважением глядя на гладкий, компактный прибор в его руках.

– Фонарик, – поправил он. – Ты никогда не научишься говорить на нормальном английском?

Свет фонарика выхватил из тьмы маленький круглый холл, от которого по бокам вверх шли две лестницы. Из приоткрытой двери гостиной, что располагалась прямо между лестницами, лился свет. Туда нас потянуло в первую очередь. Джереми вошел первым, но не успели мы сделать и нескольких шагов, как остановились.

Все выглядело так, словно комната была набита призраками и они нас ждали. Но только потом я поняла, что это мебель, бережно укрытая белыми чехлами, защищающими от пыли. Под потолком, должно быть, висела люстра, потому что там было белое облако. Джереми стал подходить и сдергивать чехлы один за другим, чтобы увидеть здесь диван, там стол. Я почти сразу опознавала вещи, мой глаз был наметан в бесконечных антикварных магазинах, и я заносила их на лист бумаги.

– Это русские напольные часы, начало двадцатого века. Этот сундук из красного дерева с ящиками итальянский, конца девятнадцатого века. Диван времен французской империи. А за такой секретер можно и жизнь отдать. Русский, возможно, шведский. Да, Ролло упакован что надо.

– Приятно работать с таким профессионалом, как ты. Все становится проще, – расщедрился на комплименты Джереми.

Он сказал, что передаст мои записи своей ассистентке, Северин, которая будет делать окончательное заключение по французскому завещанию.

– Пусть Ролло забирает эту мебель, – бросил он. – Она слишком громоздкая и угнетающая. Если бы мне пришлось смотреть на все эти вещи с утра до вечера, я бы сошел с ума.

– А сам ты что предпочитаешь? Функционализм? – поддразнила я.

– Функционализм в самый раз, – сказал Джереми.

Я указала на восьмигранные дверные ручки и камин, обложенный голубым кафелем.

– Это тебе тоже должно понравиться, – сказала я и сдернула чехол с обольстительно черного фортепьяно. Я заметила его по выставляющимся педалям.

Джереми нажал на несколько клавиш, наигрывая мелодию песни «Вечер после трудного дня», но она прозвучала ужасно, фортепьяно было расстроено.

Даже в полутьме я видела, что вилла чудесная, но ей необходим ремонт. Со стен отшелушивалась краска, а деревянные полы были протерты. Мы вернулись в круглый холл, где нас снова ждали лестницы, ведущие наверх. Одна направо, другая налево. Холл второго этажа походил скорее на балкон, откуда можно было посмотреть вниз, туда, где мы стояли.

Джереми посмотрел, и я поняла его без слов. И, как обычно, именно я, глупая американка, сказала вслух то, что про себя думали оба.

– Наперегонки! – крикнула я.

Я побежала по левой лестнице, он по правой. Я обогнала его на полступеньки.

– Ты все еще легче перышка, – пробормотал Джереми с восхищением и раздражением одновременно. – Никогда не мог тебя обогнать. А плаваешь ты до сих пор быстро, как угорь?

– Джереми, ты только взгляни! – воскликнула я, открывая двери. – Одна, две, три, четыре спальни!

– Осторожнее, – резко сказал он, и я замерла.

Из пола что-то торчало, но это был не гвоздь. Доска расщепилась и торчала, только и всего. Но Джереми взял меня за руку, словно непослушную девочку.

– Пойдем со мной, – сказал он строго. – Если ты провалишься, то они скажут, что я убил тебя ради наследства.

Мы зашли по очереди в каждую спальню. Хозяйская спальня, украшенная обоями в бело-голубую полоску с розочками, выходила на юго-восток, так что каждое утро сквозь застекленные двери балкона комнату заливало солнечным светом. Эта комната, как я поняла позже, была единственной прибранной комнатой в доме. Двоюродная бабушка Пенелопа умерла именно здесь, в своей постели, накрытой сейчас таким красивым нежно-голубым покрывалом.

Я не хотела говорить об этом Джереми, но он, судя по всему, думал о том же самом, поскольку сказал после продолжительной паузы:

– Должно быть, ей было здесь комфортно, раз она приехала сюда умирать. Но мне почему-то кажется, что она чувствовала себя одним из здешних призраков.

Какое-то время мы постояли молча.

– Балкон, – заметил Джереми, указав пальцем.

Я выглянула на балкон. Оказалось, что он огромный и идет по всей южной стороне дома и на него выходят двери из других комнат.

– Смотри-ка, гости могут отсюда подглядывать в комнату, даже кровать видна, – констатировала я.

– Хм, и правда, – кивнул Джереми.

К спальне примыкала маленькая ванная с белым кафелем, биде, раковиной и зеркалом, а также ванной на лапах-подставках и старомодным туалетом с баком сверху и цепочкой для слива. Над ванной было маленькое окошечко, так что по ночам, принимая водные процедуры, можно было любоваться звездами.

Джереми пустил воду в раковине, и сначала полилась бурая жижа, но потом вода очистилась, так как давление было хорошим. Никаких протестующих скрипов ржавых труб.

– Водопровод работает неплохо. Что удивительно.

Джереми осматривал сантехнику. Я уже отошла от эмоционального шока, полученного в спальне, и заметила предмет из тикового дерева. Я подошла ближе, чтобы рассмотреть получше.

– Что это? – спросил Джереми. – Прикроватный столик?