Довмонтов меч - [10]

— Такого бы князя да к нам! А то бы и на Русь, в пару Александру Ярославичу.

— Мечтала курица о соколе, — ответил воевода, — быть ему великим князем литовским. Попомни мои слова!

Оно к этому и шло, да не вышло.

К вечеру с литвинской дороги примчались посыльные. Был среди них и Лубок, сын, которого посадник собрался уж выкупать из немецкого плена.

— Наказать бы тебя, чтоб другие узнали, как исполняют важное дело, да радость не позволяет, — сказал счастливый отец.

Воевода же, когда подступило вплотную то, что казалось далёким, несбыточным, помрачнел.

— Не знаю, Гаврило Лубинич, то ли мы с тобой делаем! Может, вече собрать?

— Он от нас не власти ищет, а обыкновенного крова. Если мы его будем ставить на княжий стол — тогда и вече, и напишем договор. Только поначалу ему придётся креститься. А как крестится, так и смирение обретёт.

— А ежели не станет он менять веру? Как можно язычника допускать к дому Святой Троицы?

— Тут-то мы его и испытаем. Ежели веры не поменяет, тогда ему место на краю Завеличья, пусть там строится со своими людьми, обживается. Уж свой дом он в любом случае станет оборонять, заодно и город. Недолго ему придётся в покое понежиться. Сначала Герденя заявится, потом и рыцари. Лишь бы они не спелись и не пришли вдвоём. А ежели Довмонт заговорит про крещение, тогда можно про княжение думать.

— Да как ты об этом самому великому князю Ярославу Ярославичу скажешь? Или думаешь, он унижение стерпит?

— Тут уж как жизнь повернёт, — ответил посадник. — А пока, Давид Якунович, готовься, завтра встречать выйдешь.

Огненная встреча

еревни пошли чаще, — как всегда, когда город близок. Довмонт приказал остановиться для отдыха около небольшого озера. Женщины воспользовались этим и принялись приводить себя в порядок. Всем хотелось выглядеть перед горожанами получше, даже если и выбрали они судьбу изгнанников. Неожиданно к Довмонту подошёл Лукас фон Зальцбург. Весь путь он проделал пешком, как и остальные пленники, но, в отличие от них, шёл свободно, без конвоя. Да и куда он мог деться на чужой земле — без оружия, доспехов и коня. Никому он здесь был не страшен такой. Иногда он попадался на глаза Довмонту, и каждый раз князь удивлялся гордой осанке стареющего рыцаря. Наверняка было ему нелегко — и рана, и долгая пешая ходьба, — но по-прежнему рыцарь держался прямо, нёс высоко голову.

— Позвольте, князь, переговорить с вами по делу, которое меня весьма беспокоит, — начал он церемонно.

— Говорите, — позволил Довмонт.

— На прошлой стоянке я посоветовался со своими рыцарями и прошу вас об одном: не отдавайте нас горожанам, возьмите в свою дружину.

И хотя Довмонт сам задумывался о том, как быть с этими невезучими вояками, когда они окажутся в Пскове: делать они ничего толком не умеют, даже холопья из них никудышные. Выкупа тоже за них не дождаться. Да и неизвестно, как с ними обойдутся псковичи, могут и казнить. В дружине же они будут как бы под защитой. И оружие с доспехами назад получат. Однако слова Лукаса фон Зальцбурга прозвучали неожиданно. Так сразу в дружину, где проверен каждый воин, недавних врагов не берут.

— Нет, Лукас, то не я решаю. Но обещаю слово за тебя где нужно замолвить.

Опять же были они хотя и добычей Довмонта, но всё же разбойничали на Псковской земле, потому и отвечать должны перед Псковом.

Пока отдыхали, дождались псковских бояр. Их было трое, да ещё сам воевода Давид Якунович. Они подъехали не спеша, сопровождаемые тремя десятками ратников.

Довмонт к тому времени давно уже спешился, с удовольствием прошёлся по зелёной мягкой траве. В стороне ото всех на песчаном мелком берегу, отогнав рукой стаи юрких мальков, испил свежей воды из озера, омыл лицо, руки.

Давид Якунович тоже соскочил на землю, чтобы не разговаривать с князем сверху, с коня, и не торопясь, чувствуя, что за каждым его движением наблюдают все, пошёл навстречу князю.

— То сам воевода, Давид Якунович, — успел прошептать Довмонту посадников сын, но Довмонт догадался и гак.

Они встали рядом — Довмонт был высок, плечист, псковский же воевода оказался ещё шире, зато на полголовы пониже. Был он широколиц, лоб переходил в лысину, которую окружали седеющие волосы.

— Здоров будь, князь! — приветствовал он. — Иных приключений не случилось?

— И ты будь здрав, воевода! Примет нас город?

— Что сам попросишь — то и будет. Погостить ли, навсегда поселиться. Будь спокоен, и людей твоих не обидим, однако и на твою помощь надеемся тоже.

Что ж, такие слова и желал услышать Довмонт.

— Хочу, чтобы ваш город стал домом моим. Будь уверен, понадобится — отдам жизнь за Псков. И люди мои со мной согласны. Спасибо, что нам веришь, Давид Якунович.

Воевода тоже желал услышать именно эти слова, однако насчёт веры молодой князь ошибся. И хотел бы верить ему воевода, да слишком уж много повидал измен и обманов. Не только иноземцы, а брат предавал брата — наводил на родной город чужое войско. А потому был воевода настороже, но вида не подавал.

Князь с воеводой отошли на край поляны, и Довмонт, теперь уже не через посыльных, рассказал о малой схватке с рыцарями на лесной дороге.

— Просятся ко мне в дружину, но это как рассудите с посадником. Скажешь — они ваши.