Довлатов вверх ногами - [2]
СОЛОВЬЕВ. Я так и назвал свой мемуар: "Довлатов на автоответчике", превратив реальный случай в литературный прием.
КЛЕПИКОВА. А я свой - "Трижды начинающий писатель". Вот и получается складень.
СОЛОВЬЕВ. Но ещё не книжка.
КЛЕПИКОВА. Плюс твоя повесть "Призрак, кусающий себе локти". Здорово тебя за неё обложили - что ты под Сашей Баламутом Довлатова протащил. Дело прошлое, но я отчасти понимаю твоих критиков. Есть у тебя такая черта тащить в прозу всё как есть. Сырьем. В результате - литературный полуфабрикат. В том и задача писателя, чтобы сделать реальность неузнаваемой, зашифровать её. Чтобы для читателя было тайной, кто прототип твоего героя.
СОЛОВЬЕВ. Так не один же к одному. Из друзей перевел в приятели. Яшу, его небольшую и безобидную таксу, превратил в громадину кота разбойничьего нрава. В повести я помогаю герою овладеть азами автовождения, в жизни наоборот. В "Призраке, кусающем себе локти" я хотел сказать то, о чем умолчал в "Довлатове на автоответчике".
КЛЕПИКОВА. Ты знаешь, о чем я говорю.
СОЛОВЬЕВ. В том и пикантность, что тайна должна быть отгадываемой или казаться таковой. Не только документ превращается в анекдот, но и анекдот притворяется документом. Согласен: писатель зашифровывает реальность. А читатель дешифрует литературу. Иногда - неверно. Живые герои бунтуют против автора. Левитан рассорился с Чеховым после "Попрыгуньи", герцог д'Альбуфера - с Прустом, узнав себя в Сен-Лу, Тургенев никогда не простил Достоевскому Кармазинова, а Марк Поповский все ещё мстит Довлатову за то, что тот изобразил похожего на него резонёра. Марк так и написал: Довлатов родоначальник пасквилянтского жанра, а Соловьев - его последователь. В том смысле, что отыгрались кошке мышкины слезы: Соловьев поступил с Довлатовым тем же манером, что Довлатов со всеми нами. Сам Довлатов называл свой литературный метод псевдодокументализмом. А что прикажешь делать? "Налево беру и направо..." Окрестная реальность - кормовая база писателя. Та же история у меня повторилась с другой повестью - сборник моей прозы и эссеистики.
КЛЕПИКОВА. Так кто есть кто в "Сердцах четырех"?
СОЛОВЬЕВ. В описанном литературном квартете отгадывали Войновича, Искандера, Чухонцева и Камила Икрамова.
КЛЕПИКОВА. А как на самом деле?
СОЛОВЬЕВ. Человек не равен самому себе - привет Льву Николаевичу. Тем более литературный герой - своему прототипу.
КЛЕПИКОВА. Ты иногда путаешь жанры: документальную прозу с беллетристикой. Да и "Роман с эпиграфами" - никакой не роман, а в чистом виде документ, пусть в художественной форме, ценный как раз эвристически что ты написал его в России, по свежим следам, а не спустя многие годы, перевирая сознательно или по беспамятству. Как и твой рассказ "Умирающий голос моей мамы...", на который тоже набросились, а ты стал отмежевываться - это, мол, художественный образ. Но я-то знаю помимо прозы - и про твою маму, и про конфликт Бродский-Кушнер, тем более про Довлатова. И для Сережи "Роман с эпиграфами" - это документ. Отсюда его вывод: "К сожалению, всё правда".
СОЛОВЬЕВ. Неизвестно, где проходит эта невидимая граница. Где кончается документ и начинается художество? Тынянов: "Не верьте, дойдите до границы документа, продырявьте его. Там, где кончается документ, там я начинаю".
КЛЕПИКОВА. Это же историческая проза.
СОЛОВЬЕВ. Довлатов, Бродский - тоже история. Уже история. Я пишу историческую прозу о современности. Это касается и вспоминательного жанра. По сути, любые мемуары - антимемуары, а не только у Мальро. "Роман с эпиграфами" - это роман, пусть и с реальными персонажами. В отличие от "Воспоминаний" Надежды Мандельштам, с которыми сравнивал его Бродский. Не согласен ни с Бродским, ни с Довлатовым, ни с тобой. Это ты посоветовала снять вымышленные имена и поставить реальные: не И.Б., а Бродский, не Саша Рабинович, как было у меня, а Саша Кушнер, как на самом деле. И прочее. Жалею, что послушался. Аутентичность в урон художеству. Вместо дали свободного романа замкнутая перспектива документа. А так бы отгадывали, кто есть кто в "Романе с эпиграфами".
КЛЕПИКОВА. Кому дело заниматься раскрытием псевдонимов твоих героев, да и не те времена. А так - под своими именами, с открытым забралом - твой "Роман с эпиграфами" уже четверть века будоражит читателей - сначала в русской диаспоре, а теперь, наконец, и в метрополии, где одно за другим выходят издания этого твоего антиромана. Последнее, у Захарова, под таким шикарным названием - "Три еврея".
СОЛОВЬЕВ. Копирайт на название у издателя. Мое - "Роман с эпиграфами" - ушло в подзаголовок.
КЛЕПИКОВА. Где ему и положено быть - это жанровое определение.
СОЛОВЬЕВ. Как и "Роман без вранья" или "Роман с кокаином", да? Или "Шестеро персонажей в поисках автора"? Подзаголовки, вынесенные в названия - жанровая инверсия. Что такое "Портрет художника в молодости"? Название или подзаголовок? А мой новый докуроман называется "Портрет художника на пороге смерти". Не о самом Бродском, а о человеке, похожем на Бродского. Единственная возможность сказать о нем правду. То, о чем писал Стивенсон: часами говорить о каком-нибудь предмете или человеке, не именуя его. Вот я и хочу, чтобы художественный образ потеснил и заслонил мнимореальный, созданный самим И.Б. по высокому принципу "Молчи, скрывайся и таи..." и его клевретами по низким, то есть утилитарным, принципам. Пусть даже из благих намерений, но мы-то знаем, куда ими вымощена дорога. Очистить образ Бродского от патины - задача из крупных, под стать объекту.
Владимир Соловьев близко знал Иосифа Бродского с ленинградских времен. Этот том – итог полувековой мемуарно-исследовательской работы, когда автором были написаны десятки статей, эссе и книг о Бродском, – выявляет пронзительно-болевой камертон его жизни и судьбы.Не триумф, а трагедия, которая достигла крещендо в поэзии. Эта юбилейно-антиюбилейная книга – к 75-летию великого трагического поэта нашей эпохи – дает исчерпывающий портрет Бродского и одновременно ключ к загадкам и тайнам его творчества.Хотя на обложке и титуле стоит имя одного ее автора, она немыслима без Елены Клепиковой – на всех этапах создания книги, а не только в главах, лично ею написанных.
Эрик Кристи. ПОЛИЦЕЙСКИЕ ПУЛИ «Я попытался представить себе страшную смерть Мартана. Сколько секунд понадобилось убийцам? Успел ли он увидеть их, сказать им что-нибудь? А может, он им угрожал? Успел ли он выхватить револьвер из кобуры? Мучился ли перед смертью?» Роберт Бруттер. НАСЛЕДСТВО ПО ЗАКАЗУ «При входе в супермаркет столпилось довольно много народу. Машинально пропустив вперети себя пожилую даму с внучкой, девушка прошла в зверь магазина. Вдруг она почувствовала, как кто-то легко прикоснулся к ее спине.
Владимир Соловьев и Елена Клепикова живут в Нью-Йорке, постоянно печатаются в ведущих американских газетах и журналах (“ Нью-Йорк Таймс“, “Дейли Ныос“, “Вашингтон Пост“ и др.) Из СССР эмигрировали в 1977 году. На Западе были изданы две написанные ими книги: “Юрий Андропов" — в 1983 году и “Борьба в Кремле" — в 1986 году, которые затем были неоднократно переизданы и переведены на многие языки. Объект авторского исследования — едва не самое таинственное место на планете. Тем не менее, некоторая “утечка информации" оттуда все-таки происходит.
Это издание подводит итог многолетних разысканий о Марке Шагале с целью собрать весь известный материал (печатный, архивный, иллюстративный), относящийся к российским годам жизни художника и его связям с Россией. Книга не только обобщает большой объем предшествующих исследований и публикаций, но и вводит в научный оборот значительный корпус новых документов, позволяющих прояснить важные факты и обстоятельства шагаловской биографии. Таковы, к примеру, сведения о родословии и семье художника, свод документов о его деятельности на посту комиссара по делам искусств в революционном Витебске, дипломатическая переписка по поводу его визита в Москву и Ленинград в 1973 году, и в особой мере его обширная переписка с русскоязычными корреспондентами.
Настоящие материалы подготовлены в связи с 200-летней годовщиной рождения великого русского поэта М. Ю. Лермонтова, которая празднуется в 2014 году. Условно книгу можно разделить на две части: первая часть содержит описание дуэлей Лермонтова, а вторая – краткие пояснения к впервые издаваемому на русском языке Дуэльному кодексу де Шатовильяра.
Книга рассказывает о жизненном пути И. И. Скворцова-Степанова — одного из видных деятелей партии, друга и соратника В. И. Ленина, члена ЦК партии, ответственного редактора газеты «Известия». И. И. Скворцов-Степанов был блестящим публицистом и видным ученым-марксистом, автором известных исторических, экономических и философских исследований, переводчиком многих произведений К. Маркса и Ф. Энгельса на русский язык (в том числе «Капитала»).
Один из самых преуспевающих предпринимателей Японии — Казуо Инамори делится в книге своими философскими воззрениями, следуя которым он живет и работает уже более трех десятилетий. Эта замечательная книга вселяет веру в бесконечные возможности человека. Она наполнена мудростью, помогающей преодолевать невзгоды и превращать мечты в реальность. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Биография Джоан Роулинг, написанная итальянской исследовательницей ее жизни и творчества Мариной Ленти. Роулинг никогда не соглашалась на выпуск официальной биографии, поэтому и на родине писательницы их опубликовано немного. Вся информация почерпнута автором из заявлений, которые делала в средствах массовой информации в течение последних двадцати трех лет сама Роулинг либо те, кто с ней связан, а также из новостных публикаций про писательницу с тех пор, как она стала мировой знаменитостью. В книге есть одна выразительная особенность.
Имя банкирского дома Ротшильдов сегодня известно каждому. О Ротшильдах слагались легенды и ходили самые невероятные слухи, их изображали на карикатурах в виде пауков, опутавших земной шар. Люди, объединенные этой фамилией, до сих пор олицетворяют жизненный успех. В чем же секрет этого успеха? О становлении банкирского дома Ротшильдов и их продвижении к власти и могуществу рассказывает израильский историк, журналист Атекс Фрид, автор многочисленных научно-популярных статей.