Довлатов - [24]

(Бродский И. О Сереже Довлатове («Мир уродлив, и люди грустны») // Довлатов С. Собрание сочинений. В 3-х т. СПб., 1993. Т. 3. С. 356)

Ася Пекуровская:

Как бы по случайному совпадению, и Сережа, и Ося мифологизируют историю знакомства друг с другом путем введения некоей ширмы в виде третьего лица, которым в Сережином случае оказалась «моя жена, Ася», а в Осином «крепость, расположенная где-то на Песках». Если учесть, что обе ссылки в сущности являются ссылками на одно и то же лицо, причем лицо, к которому каждый мемуарист предъявляет свои счеты, то задача выявления фактов знакомства Сережи и Оси становится неотделимой от задачи выявления позиции этого третьего лица, визави тех счетов, предъявляемых к нему обоими мемуаристами. Являясь тем самым лицом, я берусь извлечь из пределов собственной памяти недостающие в предшествующих версиях звенья, по ходу исправив Осину хронологическую неточность.

(Пекуровская А. Когда случилось петь С. Д. и мне. СПб., 2001. С. 122)

Я уже говорил, что познакомился с Бродским. Вытеснив Хемингуэя, он навсегда стал моим литературным кумиром.

Нас познакомила моя бывшая жена Ася. До этого она не раз говорила:

— Есть люди, перед которыми стоят великие цели!

(Сергей Довлатов, «Ремесло»)

Ася Пекуровская:

Соотнесясь с той же памятью, могу продолжить, что Сережа впервые встретился с Осей в собственном доме на Рубинштейна, куда Ося был приглашен на свое первое и, как мне кажется, единственное в Сережином доме авторское чтение стихов. Их встреча закончилась обоюдной неприязнью, хотя у каждого были на то особые причины. Ося, тогда немного в меня влюбленный, усмотрел в Сереже недостойного соперника, особенно после того, как опознал в нем типа, ранее примеченного в моем обществе в состоянии, как он тогда выразился, «склещенности». Сережа же занял снобистскую позицию, разделенную всеми другими участниками этого вечера, включая меня, согласно которой Осе было отказано в поэтическом даровании. […]

Дело было так. К приходу гостей были выставлены угощения, увенчанные горой из грецких орехов, которая и оказался тем даром данайцев, роковым образом сказавшимся на памяти Оси и Сережи. Когда Ося, встав у рояля, готовился озвучить комнату раскатами будущего громовержца, аудитория уже направляла осторожные взоры в том запретном направлении, где возвышался ореховый контур. Когда пространство комнаты оказалось до удушья заполненным переносными рифмами, извергаемыми самим создателем, аудитория, оставив ему будущие лавры Нобелевского лауреата, сплотилась вокруг стола, приобщившись к орехам сначала робко, а затем со все возрастающей сноровкой. Закончив «Шествие», только что написанное им вдогонку цветаевскому «Крысолову», и не взглянув на угощение, от которого к тому моменту осталось жалкое подобие, Ося направился к двери, предварительно сделав заявление представшей перед ним книжной полке: «Прошу всех запомнить, что сегодня освистали гения». Не исключено, что если бы это первое знакомство не началось так бесславно для освистанного Иосифа и так неосмотрительно для освиставшего Иосифа Сережи, их версии первого знакомства могли бы совпасть, разумеется, если исключить такую возможность, что их обоих могла таким обескураживающим образом подвести память.

(Пекуровская А. Когда случилось петь С. Д. и мне. СПб., 2001. С. 123–124)

Ирина Балай:

Когда я приглашала Сережу к нам в театр, он всегда отказывался. Я точно не знаю, но, по-моему, он и в другие театры тоже не ходил. Интересно, что вопреки этому он очень увлекался историей театра. Помню, он как-то переходил Невский наперерез машинам и кричал: «Леметр! Леметр!» Я сначала не поняла, решила, что это его очередная фантазия. Оказалось, что он недавно прочел о знаменитом актере Фредерике Леметре.

Помню, когда я шла на репетицию, у театра меня часто ждали Сережа и Боря. Они приветствовали меня самым шумным образом. Останавливая прохожих, они им радостно сообщали: «Вы видите, это идет артистка! Артистка Ира Бурханова. Честным образом играя на телевидении, она может заработать двадцать рублей за один вечер. Она знает режиссера Владимирова и снимается в кино. А мы — такие несчастные бедные советские ребята. Неужели она не выручит нас и не даст три рубля?»

Игорь Смирнов-Охтин:

Довлатов славился тем, что всегда пунктуально возвращал долги, вел тщательный учет. Он очень дорожил своим имиджем и постоянно перезанимал деньги. На все такое уходила уйма времени и сил, так что вполне можно считать, что финансовые манипуляции составляли существенную часть его жизнедеятельности.

Когда Довлатов брал долг целевого назначения — то есть на выпивку, то всегда поил водкой и заимодавца, не ставя расходы в зачет при возвращении долга.

(Смирнов-Охтин И. Сергей Довлатов — петербуржец // Малоизвестный Довлатов: Сборник. СПб., 1995. С. 426)

Занимая деньги, я не имел представления о том, как буду расплачиваться. В результате долги стали кошмаром моей жизни.

Карман моего пиджака был надорван. Мои далеко не лучшие, однако единственные брюки требовали ремонта.

(Сергей Довлатов, «Филиал»)

Ирина Балай:

Мы с Сережей дружили: я очень любила его дом, Нору Сергеевну, ему нравилось бывать у меня. Но ничего, кроме дружбы и, может быть, флирта, между нами не было. Прошел год, и его друг Дима, с которым Сережа ко мне в первый раз пришел в театр, сделал мне предложение. Я согласилась, хотя, признаюсь, Сережа мне нравился больше. Но я стеснялась и, разумеется, не могла сделать первого шага. Когда мы с Димой уже подали заявление, Сережа меня спросил: «А если бы сейчас я предложил тебе Диму бросить и выйти за меня, ты бы согласилась?» Я, не думая, ответила: «Да». После этого Сережа стал меня ругать: «А! Вот ты, оказывается, какая!» Я смертельно обиделась на эту провокацию, и мы с Сережей поссорились. Мне пришлось сказать Диме, что Сережу я на нашей свадьбе видеть не хочу. Конечно, Дима удивился и расстроился, ведь они с Сережей были очень дружны тогда. Так или иначе, после свадьбы мы с Димой не прожили вместе и полугода.