Досужие размышления досужего человека - [51]

— Кресло Вилли сделал своими собственными руками! — умилилась любящая мать. — Не правда ли, молодец?

— Еще какой молодец, — кивнул я.

— Он использовал старые пивные бочонки, — не унималась гордая мамаша.

Тут я не выдержал.

— Бочонки? Не мог придумать чего-нибудь поумнее?

— Поумнее?

— Наполнил бы их пивом для разнообразия.

Хозяйка удивленно посмотрела на меня. Пришлось объясняться:

— Видите ли, это кресло плохо подогнано. Полозья слишком коротки и загнуты вверх, к тому же одно выше другого и меньше в диаметре. Спинка слишком откинута назад, и когда садишься, центр тяжести…

— А, так вы в него садились… — перебила меня хозяйка.

— Ненадолго, — поспешил я ее заверить.

Ее тон изменился:

— Простите, что так вышло. Хотя выглядит, согласитесь, очень мило.

— Мило, не спорю. Здесь-то и проявился изощренный ум вашего сынули. Внешний вид кресла не вызывает никаких подозрений. Важно только найти ему правильное применение. Среди наших общих знакомых — не буду называть имен — хватает надутых болванов, и это кресло будто специально предназначено для того, чтобы сбить с них спесь. На месте Вилли я бы пошел дальше и постарался придать креслу еще более невинный и респектабельный вид, задрапировал бы его подушками, к примеру. Уверяю вас, никто не способен встать с этого кресла, не растеряв изрядную долю самомнения. Ваш милый мальчик при помощи механики продемонстрировал, как преходяще земное величие. А с моральной точки зрения кресло превосходно иллюстрирует сентенцию о том, что нет худа без добра.

Хозяйка выдавила слабую улыбку.

— Вы слишком строги, — упрекнула она меня. — Если вспомнить, что мальчик никогда не занимался ничем подобным и у него совсем мало опыта и знаний, то нельзя не признать, что кресло вышло хоть куда.

С такой постановкой вопроса трудно было спорить. Идея о том, что прежде чем браться за серьезное дело, юноше следует набраться опыта и знаний, имеет в наши дни мало сторонников.

Однако главной мыслью, которую пытался внедрить в умы своих последователей журнал «Любитель», стало изготовление домашней мебели при помощи ящиков из-под яиц. Почему именно из-под яиц, так и осталось для меня тайной. Ящикам из-под яиц, согласно «Любителю», надлежит стать основой семейного быта. При соответствующей сноровке и достаточном количестве материала молодой семье предлагалось полностью меблировать свое жилище при помощи ящиков. Один ящик идет на письменный стол, другой — на стул, книги располагаются в ящиках вокруг стола, — вот вам и готовый кабинет.

В столовой из двух ящиков мастерили резное украшение над камином, четыре штуки и кусок стекла шли на буфет, а шести ящиков, комка ваты и ярда кретона хватало на так называемый уютный уголок. Уголок вполне оправдывал свое название: вы сидели на углу, облокачивались на угол, и везде, куда ни повернись, торчал один сплошной угол. Однако насчет уютности авторы «Любителя» погорячились. Ящики из-под яиц можно назвать полезными, даже красивыми, но только не удобными, нет-нет, ни за что! Поверьте, во времена моей молодости я немало от них претерпел. В те дни нашим богатством было наше будущее, и, рассчитывая на него, мы брались за устройство семейного очага, располагая весьма жалкими средствами. Учитывая эти обстоятельства, альтернативой ящикам из-под яиц была классическая простота — дверной проем в придачу к архитектурным пропорциям.

С субботы до понедельника я, как почетный гость, развешивал одежду в шкафу, собранном из пресловутых ящиков. На ящик я садился, на ящике стояла моя чашка, на нем же я умудрялся ухаживать за дамами. Ах, если б вернуть тот юношеский жар в крови, я согласился бы сидеть на ящиках из-под яиц до тех пор, пока меня в них не похоронят, воздвигнув над могилой гробницу из ящиков!

Я проводил на ящиках вечера, я проводил на них ночи. У ящиков из-под яиц есть свои достоинства, но назвать их уютными не повернется язык.

Какое странное впечатление производили комнаты, обставленные самодельной мебелью! Они и сейчас стоят у меня перед глазами. Я вижу бугорчатую софу; табуретки, смастеренные самим Великим инквизитором; прикроватные скамьи, покрытые выбоинами; простые синие тарелки, купленные на Уордур-стрит; расписной стул, о который спотыкались все, кому не лень; зеркало в шелковой раме; японские веера, скрещенные под дешевой гравюрой; накидку на пианино работы Энни, расписанную павлинами; скатерть, сшитую кузиной Дженни. Сидя на ящиках из-под яиц, мы, леди и джентльмены, обладавшие вкусом, мечтали, как будем обедать в чиппендейловских столовых и попивать кофе в будуарах а-ля Людовик XIV. С тех пор многие из нас и впрямь преуспели, некоторые обзавелись чиппендейловскими мебельными гарнитурами, сидят за шератоновскими обеденными столами и греются у каминов работы Роберта Адама, — но куда делись мечты и надежды, витавшие на дешевых чердаках, словно благоухание мартовского утра? Окончили свои дни в той же мусорной куче, где свалены обитые кретоном ящики и грошовые веера! Судьба не знает снисхождения. Она дает, она же и отбирает. Раньше она швыряла нам несколько шиллингов и надежду в придачу, ныне щедро одаривает фунтами и страхами. Почему мы не сознавали своего счастья, сидя на тронах из ящиков в короне юношеского самодовольства?