Досужие размышления досужего человека - [146]

Третья дочь возомнила, что желает стать актрисой, и целыми днями вопила что-то на чердаке. Четвертая сочиняла стишки, печатала их на машинке и не понимала, почему их нигде не принимают; а пятая страдала странной убежденностью, что поджигать деревяшки раскаленной кочергой — очень толковое занятие само по себе. Все они охотно трудились, да только их труд не был нужен ни одной живой душе. А ведь немного здравого смысла да время от времени помощь поденщицы — и все они могли бы вести куда более приятную жизнь.

— Если бы я решила выдать тайну, — произнесла миссис Уилкинс, — я бы сказала хозяйкам: докажите себе, что вы можете стать независимыми. Девушки знают, что их хозяйки не могут без них обойтись, вот и задирают иногда нос.

© Перевод И. Зыриной

Почему мы ненавидим иностранца?

Преимущество иностранца перед англичанином в том, что он рождается добропорядочным. Ему не нужно стараться стать добропорядочным, как нам. Ему не приходится начинать Новый год с решения быть добропорядочным и преуспевать в его выполнении (за исключением случайностей) вплоть до середины января. Он просто добропорядочен круглый год. Если иностранцу сказано, что с этой стороны нужно входить в трамвай, а с той выходить из него, ему даже в голову не придет, будто можно сделать это не через ту дверь.

Однажды в Брюсселе я стал свидетелем дерзкой попытки одного непокорного иностранца сесть в трамвай, нарушив правила. Дверь была открыта, он стоял рядом. Дорогу перегородили экипажи, и если бы он начал их обходить, чтобы воспользоваться нужной дверью, трамвай бы уехал. Когда кондуктор отвернулся, он вошел внутрь и сел. Обнаружив нового пассажира, кондуктор пришел в безмерное изумление. Как тот вошел? Ведь кондуктор все время смотрел на входную дверь, а этот человек мимо него не проходил. Чуть позже он начал подозревать истину, но какое-то время колебался, не в силах обвинить ближнего своего в таком преступлении.

Кондуктор обратился к самому пассажиру. Чем следует считать его появление — чудом или грехом? Пассажир честно признался. Скорее огорчившись, чем рассердившись, кондуктор попросил его немедленно сойти — у них респектабельный трамвай! Пассажир проявил упрямство, пришлось сделать остановку и обратиться к жандармерии. Как это принято у полицейских, они возникли словно из-под земли и выстроились позади внушительного офицера, которого я счел сержантом. Сначала сержант просто не мог поверить словам кондуктора. Даже тогда, скажи пассажир, что он вошел, как полагается, ему бы поверили. Склад ума иностранного должностного лица таков, что ему легче поверить во внезапную временную слепоту кондуктора, чем в то, что человек, рожденный земной женщиной, сознательно совершил поступок, четко запрещенный напечатанными правилами.

Лично я бы в этом случае солгал, избежав неприятностей. Но тот пассажир был или слишком горд, или не очень разумен, одно из двух, поэтому решительно держался правды. Ему указали, что он должен немедленно сойти и ждать следующего трамвая. Со всех кварталов собирались жандармы; сопротивление в этих обстоятельствах казалось безнадежным. Он сказал, что сойдет, и хотел на этот раз выйти через правильную дверь, но им еще требовалось торжество справедливости. Раз сел не с той стороны, выйти должен тоже не с той стороны. В результате его высадили посреди улицы с оживленным движением, после чего кондуктор посреди вагона прочитал проповедь о том, как опасно входить в трамвай и выходить из него не там, где положено.

В Германии существует закон — и это превосходный закон, хотел бы я иметь такой же в Англии: никто не смеет разбрасывать на улице бумагу. Мой английский друг, военный, рассказывал, как однажды в Дрездене, не зная этого правила, он прочитал длинное письмо, разорвал его примерно на пятьдесят кусочков и кинул себе за спину. Его остановил полицейский и очень вежливо разъяснил соответствующий закон. Мой друг согласился с тем, что это очень хороший закон, поблагодарил полисмена за информацию и сказал, что учтет на будущее. Тогда полицейский указал, что для будущего это, конечно, хорошо, но пока необходимо разобраться с прошлым — с пятьюдесятью обрывками бумаги, разбросанными по тротуару и мостовой.

Мой военный друг, приятно улыбаясь, признался, что не знает, как тут быть. Полицейский, обладавший более богатым воображением, сказал, что выход есть. Моему военному другу следовало приступить к работе и собрать все эти пятьдесят обрывков бумаги. Он английский генерал в отставке, с внушительной внешностью и высокомерными манерами, так что он плохо представлял себе, как ползает на четвереньках посреди главной улицы Дрездена среди бела дня и собирает бумажки.

Немецкий полицейский признал, что положение и в самом деле неловкое. Если английский генерал не согласен, имеется и другой выход. В этом случае английскому генералу придется в сопровождении полицейского и обычной толпы уличных зевак пройти примерно три мили до ближайшей тюрьмы. Поскольку времени около четырех пополудни, судья скорее всего уже ушел. Но генералу предоставят все удобства, какие только возможны в тюремной камере, и полицейский ничуть не сомневается, что, заплатив штраф в размере сорока марок, генерал снова станет свободным человеком на следующий день к ленчу. Генерал предложил нанять мальчика, чтобы тот собрал бумажки. Полицейский сверился с текстом закона и выяснил, что это не дозволяется.