Досужие размышления досужего человека - [126]

— А как поживает мистер Хам? — восклицает миссис Скукит.

Миссис Хам минутку молчит, напрягая слух. Она слышит, как он спускается вниз по лестнице и крадется мимо двери. Слышит, как тихонько открывается и закрывается парадная дверь, и тогда приходит в себя, словно очнувшись ото сна. Она размышляла о том, какая печаль охватит мистера Хама, когда тот вернется домой и узнает, чего лишился.

И это происходит не только со Скукитами и Хамами, но даже и с теми, кто вовсе не Скукит и не Хам. Общество основано на притворстве; во всех его слоях люди притворяются, что все очаровательны; что все мы счастливы всех видеть; что все счастливы видеть нас; и как хорошо вы сделали, что пришли; и мы безутешны от того, что вы в самом деле должны уходить.

Что мы предпочтем — спокойно выкурить сигару или же поспешить в гостиную, чтобы послушать, как поет мисс Визгинг? Да можно ли об этом спрашивать? Мы так спешим, что наталкиваемся друг на друга. Мисс Визгинг сегодня не в голосе, но если мы настаиваем… Разумеется, мы настаиваем. Мисс Визгинг крайне неохотно соглашается. Мы старательно не смотрим друг на друга, направив взгляды в потолок. Мисс Визгинг заканчивает петь и встает.

— Как-то чересчур коротко, — говорим мы, едва слегка стихают аплодисменты. Уверена ли мисс Визгинг, что спела все целиком? Или она пошутила над нами, плутовка эдакая, и лишила нас целого куплета? Мисс Визгинг уверяет, что во всем виноват композитор. Но она знает еще одну песню. Тут наши лица светлеют и озаряются радостью. Мы шумно требуем еще.

Вино у нашего хозяина всегда самое лучшее из тех, что мы когда-либо пробовали. Нет, второго бокала не нужно; мы не решаемся, доктор запретил строго-настрого. А сигары! Мы представить себе не могли, что в этом будничном мире изготовляют такие сигары! Нет, право же, еще одну мы выкурить не сможем, но раз уж он так настаивает, нельзя ли положить ее в карман? Правду сказать, мы не такие уж курильщики. А кофе у хозяйки! Не поделится ли она с нами секретом? Младенец! Мы боимся вымолвить хоть слово. Обычных младенцев мы видели и раньше. Говоря откровенно, мы, как правило, до сих пор не замечали особой прелести в младенцах и всегда считали, что те, кто над ними сюсюкает, ведут себя неискренне. Но этот младенец! Нам просто хочется спросить, где они такого взяли. Как раз такого мы и сами всегда хотели. А как крошка Дженет декламирует «Посещение зубного врача»! До сих пор любительская декламация нас не привлекала, но это талант, честное слово. Ее нужно готовить к сцене. Мать не очень одобряет сцену? Мы умоляем ради театра — нельзя лишать его такого таланта.

Каждая невеста — красавица. Каждая невеста очаровательна в простом наряде от… подробности ищите в местных газетах. Каждое бракосочетание — повод для вселенского ликования. Держа в руке бокал с вином, мы рисуем идеальную жизнь, которая, мы знаем, уготована для новобрачных. Да и как может быть иначе? Она — истинная дочь своей матери (одобрительные возгласы). Он… ну, его мы все знаем (опять одобрительные возгласы. И невольный взрыв хохота, быстро подавленный, с дальнего края стола, от плохо воспитанного молодого человека).

Мы переносим притворство и в религию. Сидим в церкви и, раздуваясь от гордости, через положенные промежутки времени сообщаем Всемогущему, что все мы — жалкие черви и в нас нет ничего хорошего. Мы считаем, что вреда от этого никакого не будет, зато предполагается, что это доставляет удовольствие.

Мы притворяемся, что каждая женщина порядочна, что каждый мужчина честен — до тех пор, пока они не вынудят нас (против нашей воли) заметить, что это не так. Тогда мы на них очень сердимся и говорим, что им, грешникам, не место среди таких безупречных людей, как мы. Когда умирает богатая тетушка, наше горе почти невыносимо. Торговцы мануфактурой наживают состояния, помогая нам в наших жалких попытках выразить свою скорбь. Единственное утешение в том, что она ушла в лучший мир.

Все уходят в лучший мир, когда выжимают все, что могут, из этого.

Мы стоим вокруг открытой могилы и говорим это друг другу. Священник так уверен в этом, что для экономии времени ему вывели эту формулировку и напечатали ее в маленькой книжечке.

Ребенком меня это удивляло — то, что все уходят на небеса. Думая обо всех умерших, я представлял себе, что рай давно переполнен. И почти сочувствовал дьяволу — как говорится, никто даже не заглядывает к нему. В своем воображении я видел его, одинокого старого джентльмена, как он день за днем сидит у ворот, надеется вопреки всякой надежде и бормочет себе под нос, что, пожалуй, нет никакого смысла продолжать эту волынку. Старая няня, с которой я поделился, не сомневалась, что, если я буду продолжать в том же духе, меня-то он точно заполучит. Должно быть, я был весьма испорченным мальчиком. Мысль о том, как он мне обрадуется — единственному человеческому существу за долгие годы, — меня определенно зачаровывала. Хоть раз в жизни кто-нибудь начал бы вокруг меня суетиться.

На каждом общественном собрании главный оратор всегда «веселый славный малый». Почитай марсианин наши газеты, он бы не сомневался, что каждый член парламента — жизнерадостный, добродушный, отважный, благородный святой, и только его человеческие качества удерживают ангелов от того, чтобы вознести его на небо прямо в телесной оболочке. Разве не все слушатели в едином порыве три раза подряд громогласно провозгласили его тем самым «веселым славным малым»? Они все так говорят. Мы всегда с неослабевающим наслаждением выслушиваем блестящую речь своего приятеля, только что закончившего и севшего на место. А когда вы думали, что мы зевали, так это мы, открыв рот, упивались его красноречием.