Досужие размышления досужего человека - [124]

В холодные дни женщины надевают разноцветные накидки из превосходного крученого шелка, из-под обильных складок которых иной раз можно услышать негромкий плач, а иногда выглядывает маленькая головенка в капюшоне, с необычной задумчивостью рассматривает игрушечный мир снаружи и снова ныряет в свое убежище. Что до детей (женщин в миниатюре, и единственная разница в одежде — это нарядный передник), то о них можно сказать только одно — они похожи на голландских кукол. Но таких пухленьких, довольных, веселых куколок! Ты вспоминаешь кукол с бледными лицами и запавшими глазами, которыми кишат великие, большие, а значит, счастливые страны, и желаешь, чтобы для наших государственных деятелей и для наших талантливых редакторов меньше значения имело простое количество земли, а вот счастье и благополучие простых человеческих единиц чуть больше занимало их мысли.

Голландский крестьянин живет, окруженный каналами, и добирается до своего коттеджа, переходя через разводной мост. Мне кажется, умение не падать в каналы в крови у голландского ребенка, а голландская мать вроде бы даже и не предполагает такую возможность. Можно представить себе обычную английскую мать, пытающуюся вырастить детей в доме, окруженном каналами. У нее не будет ни минуты покоя до тех пор, пока дети не лягут в постель. Но с другой стороны, вид канала вызывает у английского ребенка восторг по поводу внезапного и неожиданного купания. Однажды я спросил об этом у голландца. Случалось ли когда-нибудь, чтобы голландский ребенок упал в канал?

— Да, — ответил он, — такие случаи бывают.

— Но вы что-нибудь с этим делаете? — уточнил я.

— О да, — ответил он. — Мы их вылавливаем.

— Я имел в виду, — объяснил я, — делаете ли вы что-нибудь, чтобы предотвратить их падение? Уберечь их от того, чтобы они не упали туда снова?

— Да, — ответил он, — мы их шлепаем.

В Голландии всегда ветер, он дует с моря. Остановить его невозможно. Он перепрыгивает через низкие дамбы, и с воем несется по печальным мягким дюнам, и думает, что сейчас как следует повеселится и устроит хаос по всей стране. Но голландец улыбается за своей большой трубкой, когда ветер подступает к нему с воем и ревом. «Добро пожаловать, друг мой, добро пожаловать, — хмыкает он, — давай беснуйся и хвастай. Чем ты сильнее, тем больше ты мне нравишься». И как только ветер проникает в страну, оставив позади длинные прямые дамбы и волнистые ряды песчаных дюн, он хватает ветер и не отпускает его, пока тот не выполнит свою часть работы.

Ветер — слуга голландца; прежде чем его отпустят, он покрутит десять тысяч мельниц, накачает воды и напилит досок, осветит город и заставит работать ткацкие станки, и выкует железо, и приведет в движение большие, медленные, безмолвные баржи, и поиграет с детишками в саду. В море возвращается благоразумный ветер, измученный и уставший, а голландец лишь смеется, прикрывшись своей вечной трубкой. В Голландии есть каналы, вдоль которых идешь, как сквозь поле овеваемой ветрами пшеницы; в ушах не смолкает негромкое, мягкое, шуршащее бормотание. Это бесконечно крутятся крылья ветряных мельниц. Далеко в море ветра глупы, необузданны, они воюют, воют, неистовствуют — они бесполезны. Здесь, на мельничной улице, ветер цивилизован, он трудится и лишь негромко гудит.

Что в Голландии очаровывает, так это аккуратность и чистота во всем. Возможно, голландцы и тут видят недостатки. В голландском доме жизнь должна быть одной бесконечной весенней уборкой. Ни один подойник не считается пригодным, если в него нельзя смотреться, как в зеркало. Большие медные сковородки, что висят под скатом крыши снаружи у двери дома, сверкают, как отполированное золото. На выложенном плитками полу можно обедать, но удобнее делать это за столом из сосновых досок, отскобленным и отмытым до цвета сливочного сыра. У каждого порога стоит ряд деревянных сабо, и горе тому голландцу, кто вздумает пересечь его, имея на ногах что-нибудь, кроме чулок.

Сабо подчиняются моде. Каждую весну их заново красят. В одном районе в желто-оранжевый цвет, в другом в красный, в третьем в белый, намекающий на чистоту и невинность. Члены местного высшего общества позволяют себе украшения: розовая полоска по краю, звезда на мыске. Ходить в сабо вовсе не так легко, как кажется. Я бы не рекомендовал бегать в сабо неопытному человеку.

— Как вы в них бегаете? — спросил я однажды голландца, потому что поэкспериментировал и сильно покалечился.

— Мы не бегаем, — ответил голландец.

Я понаблюдал и понял, что он прав. Голландский мальчишка, когда бежит, держит их в руках и лупит ими по головам других голландских мальчишек, мимо которых пробегает.

Дороги в Голландии, прямые и ровные, обсаженные по краям деревьями, из окна вагона поезда выглядят так, словно по ним очень удобно ездить на велосипеде, но это ложное представление. Однажды я плыл на пароходе из Харвича с известным художником-графиком и таким же известным и глубокоуважаемым юмористом. Они взяли с собой велосипеды, намереваясь совершить путешествие по Голландии. Я встретил их две недели спустя в Делфте, точнее, встретил их останки. Вначале я пришел в ужас. Думал, что они пьяны. Они не могли стоять спокойно, они не могли сидеть спокойно, они дрожали, у них тряслись все конечности, а когда они пытались заговорить, у них стучали зубы. Из юмориста вытряслись все шутки; художник не мог получить собственное жалованье — он уронил бы его, не донеся до кармана. Дороги в Голландии по всей длине вымощены булыжниками — большими, круглыми булыжниками, на которых велосипед подпрыгивает и подскакивает.