Достойное общество - [74]

Этому взгляду на бедность как на унижение противостоит христианская точка зрения: бедность, даже самая крайняя, облагораживает: «… ибо их есть Царство Небесное» (Мф. 5:3). Идея состоит в том, что владение благами земными мешает людям, обладателям бессмертной души, исполнить свое благородное предназначение. Быть бедным – значит освободиться от искушений и внешних атрибутов материализма, и, следовательно, бедность возвышает, а не портит человека. Проблема общества состоит не в том, чтобы свести на нет унижение, уничтожив бедность, а в том, чтобы отделить унижение от бедности.

В том, что касается уничтожения бедности как таковой, и христиане, и иудеи сталкиваются с одним и тем же противоречием в священном тексте. Второзаконие дает нам два противоположных взгляда, причем оба содержатся в одной и той же главе (15‐й). С одной стороны, идея, вдохновлявшая когда-то пуритан и викторианцев, выражена в стихе 11: «Ибо нищие всегда будут в земле твоей». С другой – в стихе 4 дается представление о том, что общество без бедности возможно: «Разве только не будет у тебя нищего».

Благородная бедность предполагает два условия: первое, что бедный не несет ответственности за семью; второе, что бедность является результатом добровольного выбора. Как в христианстве, так и в буддизме благородная бедность есть бедность монаха или монахини. Переоценка бедности в том смысле, что она утрачивает связь с унижением, ограничена добровольностью выбора и отсутствием детей.

Переоценка бедности как благородного состояния напоминает стоическую позицию в ее киническом изводе. Все, что я написал в начале книги о стоическом отношении к унижению или, вернее, о стоической убежденности в том, что рабство унизительным не является, верно и в отношении благородной бедности.

Бедность – понятие относительное. Человек, который считается бедным в Калифорнии, по меркам Калькутты будет весьма преуспевающим. Но быть бедным не значит находиться в самой нижней страте по уровню дохода. Бедность – не определительное придаточное к распределению дохода, а социально значимое представление о минимально необходимом уровне существования. Этот минимум связан со столь же значимым социальным представлением о том, что необходимо для того, чтобы жить по-человечески. Этот минимум отражает ключевое для каждого конкретного общества представление о том, что есть человек, а также идею порога, за которым экономическое гражданство в этом обществе перестает существовать.

До сих пор я старательно различал понятия самооценки и самоуважения. Но когда дело доходит до пороговых характеристик человеческой самооценки, поддерживать подобное разграничение становится весьма затруднительно, особенно в тех случаях, когда бедность воспринимается как неудача, причем неудача совершенно безнадежная, поскольку бедность не оставляет человеку ни единого шанса на то, чтобы прожить достойную жизнь. Человек придает ценность тому способу жить, который актуален для него на данный момент, не потому, что считает его наиболее предпочтительным, но потому, что в нем есть хоть что-нибудь, что человеку представляется достойным уважения, достойным того, чтобы ради этого жить. Бедность закрывает все пути к тем способам жизни, которые кажутся людям достойными уважения. А вдобавок есть ощущение, что бедность – следствие полной и бесповоротной неудачи.

Одним из проявлений самодовольства сильных мира сего, нашедших отражение в законах о бедных, было стремление возложить ответственность за неудачу на слабые плечи бедняков. Причиной изменившегося отношения к бедным, которое в конечном счете привело к возникновению государства всеобщего благосостояния, стал серьезный удар, нанесенный по образу бедного человека как неудачника, лично виновного в собственных неудачах: бизнес-циклы капиталистической экономики привели к безработице слишком массовой, чтобы идея бедности как результата лени и пьянства сохранила хоть какое-то подобие достоверности. Массовый призыв в национальные армии также привел к тому, что отношение к новобранцам из бедных семей изменилось. Внезапно выяснилось, что и они могут внести свой вклад в войну. Но хотя убежденность в том, что бедность представляет собой результат моральной ущербности, существенно сдала позиции, она по-прежнему имеет место и служит этакой отравленной стрелой в нападках на общество всеобщего благосостояния.

Ничем не подтвержденная уверенность в том, что в общем и целом бедные сами виноваты в собственном печальном положении, остается прежде всего просто ничем не подтвержденной уверенностью. Кроме того, она принижает честь бедного человека. Но почему убежденность в том, что бедный человек автоматически является неудачником, унижает его человеческое достоинство? Неудача на экзамене, значимом для дальнейшей карьеры, вне зависимости от того, виноват в этой неудаче сам экзаменующийся или нет, мешает человеку, по крайней мере на какое-то время, сделать шаг к тому способу жизни, которому он отдает предпочтение. Эта неудача может быть болезненной, но она не служит поводом для того, чтобы отрицать само право неудачника быть человеком. Любая переоценка оступившейся личности со стороны общества или со стороны самой этой личности принимает во внимание только одну ее сторону, пусть даже и очень важную. Но точка зрения на бедность как на неудачу включает в себя целостное суждение о человеке как о существе ничтожном, о ком-то, кто не в состоянии получить доступ даже к минимально необходимым для жизни ресурсам. Взгляд на бедность как на отсутствие доступа к жизненно важным возможностям, ценность которых очевидна самим бедным, заставляет их тоже воспринимать себя как ничтожества, как если бы они были просто не способны жить такой жизнью, которая в их глазах стоила своего названия. За тотальной неудачей стоит никудышный человек, а не просто нерешенная – конкретная – задача. А когда обвинение в никудышности еще и лишено оснований, оно особенно жестоко и несправедливо, поскольку сопряжено с унижением.