Достоевский и его парадоксы - [84]

Вся, да не вся, на что издевательски укажет ему Порфрий: вся, кроме его русской «натуры», его неспособности обладать индивидуальной волей к действию, которая есть такая же основа западного человека, как тоска по примитивности успокоения есть основа человека русского. Проблема Раскольникова это не хмырски неопределенная в нем широта, но острые до боли в нем углы указанного противоречия – и этого противоречия ему никогда не преодолеть.

Раскольников испытывает по отношению к Свидригайлову опасение и отвращение. По свидригайловским намекам он понимает, что тот каким-то образом что-то знает об убийстве, и это тревожит его – но не только от страха доноса. В первом диалоге, когда Раскольников видит Свидригайлова в первый раз, они могут замечательно говорить о призраках, о загробной жизни, о пауке в тысячелетнем углу вечности и проч. Но во время последней их встречи в трактире Раскольникову не до высоких материй, потому что сейчас он достаточно знает Свидригайлова и испытывает к нему то же бессильное отвращение, которое Горянчиков испытывал на каторге к А-ову (в черновиках романа Свидригайлов и назван А-овым). Я прищуриваю глаза и вижу, как Раскольников и Свидригайлов сидят друг против друга в трактире, Раскольников в одежде иерусалимского иудея, Свидригайлов в римской тоге. Я потому так их одеваю, что помню, как сказал, что Раскольников сделан из того же теста, из которого выделывались две тысячи лет назад еврейские зелоты. Раскольников обладает острейшим чувством общественного неравенства и острейшим отвращением к эросу. На этих же двух качествах строились взаимоотношения в сектах ессеев – общинной эгалитарности и отказе от половых сношений. Другие еврейские экстремисты, правда, не отказывались от половых сношений, но, признавая их необходимым злом, накрывали женщину простыней, как это делают сегодня хасиды. Разумеется, я не думаю, что Раскольников мог бы додуматься до простыни но, когда он говорит Свидригайлову, что эротическое влечение – это опасная болезнь, простыня косвенно присутствует в его мышлении.

Раскольникову унизительна и отвратительна симпатия Свидригайлова и то, как тот набивается к нему в сообщничество убийц: он-то хорошо знает, насколько разны причины, побудившие их на преступление. В то время как Раскольникову насквозь понятна римская натура Свидригайлова, Свидригайлову не может быть понятна натура морального ригориста времен единобожия. Не в том тут дело, что оба они убийцы, а в том, что у Раскольникова есть большая идея, а у Свидригалова ее нет.

…О, эта большая идея, которой был до того одержим Достоевский, что проповедовал в конце жизни молодежи, что важней всего иметь большую идею, пусть даже коммунистическую!..

Но, говоря отдельно о Раскольникове: зачем обвинять его в том, что он не любит людей и что он убил старушку-процентщицу? Да, Раскольников не любит людей, он не любит их теперь, но и раньше не любил и никогда не полюбит: люди раздражают его. Когда кто видел, чтобы идейные экстремисты любили людей? Большую идею они любят, и любят запредельно, за нее идут в огонь и воду, но как же им любить людей, которые все, даже родная мать и сестра, вошь, трусливо желающая жить «как все», то есть как можно дольше и в более или менее благоприятных материальных обстоятельствах? Вспомним Иосифа Флавия, как он описывает в «Иудейской войне» иудейских религиозных экстремистов, которые провоцировали, лгали и запугивали свой же народ, массово резали своих же женщин и детей, чтобы заставить свою иудейскую вошь гибнуть во имя большой идеи, но не сдаваться на благоролучный материализм римлянам. Иосиф Флавий, конечно, переметнулся к римлянам, но он пишет так, как сегодня пишут колумнисты в «Нью-Йорк Таймс», между тем Библия в своих последних книгах о Маккавеях вот как описывает тех же самых иудейских борцов за чистоту веры: «Сила слов Иуды пробудила в иудеях храбрость, творя из мальчиков мужчин». Вот две исторические точки зрения на одних и тех же людей. Одна точка зрения покоится на презумпции, что для существования устойчивого общества в человеке необходим компромисс между материем и духом, и другая настаивает на том, что между духом и материей должно быть разреженное пространство, в котором происходит их не на жизнь, а на смерть борьба, и что для жизни общества, нации и проч. главное это дух, большая идея, а жизнь человека это ничто.

Какая из этих точек зрения была точка зрения Достоевского? Разумеется, вторая. Сперва Раскольников говорит Соне только, что люди вошь, но затем расшифровывает подробней: люди носят в сердце убийство во имя материальных благ, и потому только засмеют его, что не сумел воспользоваться деньгами процентщицы: за что он должен поклониться им?

Оба раза, когда Раскольников говорит о людях вообще, он повторяет, что «а главное» они глупы (второй раз даже не говорит «глупы», но употребляет замечательное для моего одесского уха слово «идиоты»). Вот самое существенное негативное качество, которое Раскольников находит в людях, – качество, из которого вытекают их остальные недостатки, и мы не должны упускать из вида его, морального ригориста, точку зрения на мир людей, чтобы понять, что именно он имеет в виду под их глупостью: не глупость добродушной наивности, но глупость