Досье Сарагоса - [28]

Очевидно, ничего не обнаружено. Возможно, Гейдрих думает, что раз он под-ставил своего двойного агента Ореста Берлинкса Амаяку Кобулову, резиденту НКГБ в Берлине, то немцам теперь нечего опасается советских специальных служб. Но Мюллер? Неужели он намеренно ослеп? Фактически до лета 1941 го-да Берлинкс через Кобулова, брата ближайшего сотрудника Берии, дезинфор-мирует Сталина. Это одна из тех махинаций, которые в игре разведывательных служб часто приводят к катастрофам. Она становится составной частью сово-купности причин, по которым Сталин не верит десяткам донесений, которые с ноября 1940 по июнь 1941 года настоятельно предупреждают о намерении Бер-лина напасть на СССР.

Если Гейдрих и Мюллер и осуществляли в то время свои полицейские операции, то эти удары всегда были направлены только на рядовых коммунистов, но нико-гда не затрагивали сети «Красного оркестра». Когда же этот аппарат зимой 1941–1942 года будет разоблачен, то это произойдет не вследствие мастерства Гестапо-Мюллера, а благодаря военной контрразведке, системе радиоперехвата Абвера.

5.3. Советский легальный и нелегальный разведывательный аппарат в Германии

Здесь нужно сделать отступление, чтобы лучше понять сложность работы совет-ских разведывательных сетей в Германии — а также в других странах — при приближении к подписанию пакта между Берлином и Москвой.

До чисток 1937 и 1938 годов система советского шпионажа и подрывной работы была относительно проста. Аппарат делился на три отрасли: разведка Комин-терна, которая активизировала свои сети в тени и без ведома коммунистических партий; внешняя разведка НКВД (Иностранный отдел (ИНО), позже Первое главное управление КГБ), у которой был собственный «резидент» в Германии, руководивший своими собственными информаторами; и ГРУ или разведка Гене-рального штаба Красной армии, у которой тоже был свой собственный «рези-дент» в Берлине, с военным атташе и его помощниками.

Но работа этих трех отраслей сопровождалась работой «нелегальных» агентов, то есть офицеров или агентов разведки, внедренных под видом и с документами других людей и проникнувших во все ранги общества, как будто они были настоящими немцами или также иностранцами, проживающими и работающими в стране. Чистки перевернули вверх дном этот невидимый порядок. Подозрева-емых в антисоветской деятельности либо отозвали назад в СССР либо убили прямо там, где они работали (так произошло с Игнатием Рейссом в Швейцарии), или же они вовремя успели скрыться. Паутина была разорвана. И людям вроде Короткова было после этого ужасно трудно зашивать в ней дыры, поддерживать деятельность не разрушенных сетей, наконец, убеждать активистов, которые работали из своих убеждений, что стратегия Кремля действительно самая луч-шая.

Что касается «резидентов», то цифры, которые мы узнали в советских архивах и в российской прессе с 1975 по 1995 год, показывают следующие данные, ко-торые нам представляются характерными: в 1928 году, до прихода нацистов к власти, резидентура советских спецслужб в Берлине насчитывала 8 постоянных сотрудников, которые располагали 39 источниками в немецком правительствен-ном аппарате. В 1935 году она насчитывает 16 офицеров разведки, но в 1937–1938, вследствие чисток, в немецкой столице остается не более трех постоян-ных сотрудников. И эта цифра в 1939 году уменьшилась до двух — символ идиллии в германо-советских отношениях.

Иначе говоря, разъездные разведчики, вроде Короткова, который курсирует между Москвой и Берлином, начиная с 1938 года, должны исправить разрыв контактов, прежде хорошо налаженных с информаторами в различных отрас-лях, и снабдить инструкциями «нелегалов», у которых даже больше нет средств радиосвязи, чтобы общаться с московским Центром.

Женщина по имени Мария Полякова, которая с 1933 года была якобы студент-кой в Берлинском университете и в 1937 году служила «резидентом» НКВД в Швейцарии (на самом деле, не НКВД, а ГРУ — прим. перев.), затем с трудом сража-71

ется в Москве за то, чтобы хоть как-то поддержать подобие жизни в сетях, за которые она несет ответственность. В 1938 году она попадает под подозрение, во всяком случае, ее отстраняют от активной деятельности, и, не последуй вмешательство маршала Ворошилова, к которому обратился второй человек в ГРУ Иван Ильичев, она вообще исчезла бы из кадров разведки.

Все это время советский посол в Берлине Алексей Шкварцев, пока его в декаб-ре 1940 года не сменил Владимир Деканозов, играет только второстепенную роль. Фактически единственным ответственным за разведку лицом в посольстве является Амаяк Кобулов, о котором мы уже говорили, что он попал под влияние Ореста Берлинкса, двойного агента, которым руководит офицер Гестапо. По крайней мере, так это представил 21 мая 1947 года Зигфрид Мюллер, один из бывших офицеров этой службы.

Но Амаяк Кобулов прибыл в Берлин только в октябре 1939 года, и, согласно нашим сведениям, Берлинксом, получившим агентурный псевдоним «Лицеист», управляло не Гестапо, а СД. Октябрь 1939 года, момент, когда для определен-ных кругов еще меньше, чем когда-либо, было нужно, чтобы Сталин принимал всерьез донесения, согласно которым Гитлер собирается нарушить договор, напав на СССР.