Дорожные записки (На пути из Тамбовской губернии в Сибирь) - [20]

VI. Дорога к Чермазскому заводу. — Пермяки. — Чермазский завод

…Ночь была прелестная. Я не назову ее итальянскою, — нет, в изнеженной Италии не знают таких ночей. Это была ночь севера, ночь, прекрасная по-своему, очаровательная только для питомца снегов и морозов. Несмотря на то, что это было в конце июля месяца, холод постепенно увеличивался и заставил меня приокутаться. Я прилег: тихое качанье долгуши, монотонный звон колокольчика и холод клонили меня ко сну. Я начал засыпать, вдруг слышу: молчаливый до тех пор ямщик наш звонким голосом запел заунывно:

Аэ да мамё оз любитё,

Соэ да вонё оз радэйтё —

Боста мэ, боста ноп сё,

Боста мэ, боста бёд сё,

Муна мэ, муна кузь туй кузя,

Воа мэ, воа сёд вёршэрё,

Вашка мэ, вашка ыжить кёз сё,

Кая мэ, кая ыжить кёз вылыз,

Визета мэ, визета ыжить вонёз.

То-есть:

Отец и мать не любят,

Сестра и брат не уважают (меня) —

Возьму я, возьму котомочку,

Возьму я, возьму дубиночку,

Пойду я, пойду по долгой дороге,

Буду я, буду в черном лесу,

Ударю я, ударю в большую елку,

Взлезу я, взлезу на верхушку елки,

Увижу я, увижу я большого брата.

— Что это за тарабарская песня? — спросил меня мой путевой товарищ. — Если я не ошибаюсь, так этот ямщик вязниковец и пел офеньскую песню.

Не думаю — отвечал я: — язык офеньский составлен по формам русского, а в его песне грамматика, кажется, своя… Ты не русский? — спросил я певца.

— Пермяк, батюшка.

Прекрасно! Так вот пермячский язык, а я слышал от многих, что пермяки забыли язык свой и говорят по-русски. Принять к сведению и на станции попросить его, чтобы он продиктовал свою песню! Теперь же не до расспросов — ветер свежел, и мне становилось очень холодно. Я окутался сколько было возможно и, дрожа всем телом, засыпал под шум леса, под звон колокольчика и под звуки пермячской песни:

Ульдёрас миё сёд вёрас вэтлымё,

Ту и с дырьян сёд ягёд ёктымё,

Тусэн мёдём босьталым да сёим,

Вэс боршикинёй, батюшко!

Ты вужеттан, вужеттан мёнэ

Мёдла пёлас кэдраыс сулалё —

Кэдра ултес кроватяс шогмисё,

Кроватяс ныл да зон куйлоны

Ныя гусэн мыйкё баитынё

Мёнэ сэтшэ жэ корэны…

То-есть:

Под лес мы черный ходили,

Туисы полны черных ягод набрали,

По ягодке одной собирали и съедали.

Добрый перевозчик, батюшка —

Ты перевези, перевези меня.

На той стороне (реки) кедр стоит,

Под кедром кровать поставлена,

На кровати девица и молодец сидят,

Они тихонько между собою разговаривают,

Меня к себе же зовут…

Конца песни я не слыхал: сон одолел меня… Я не слыхал, как переехали мы чрез Иньву, которая протекает в 15 верстах от Пожвенского завода. Пред нами в большой ложбине показался Чермазский завод. Какое большое селение!

Мы остановились на отводной квартире, и в то время, как начали пить чай, я послал за извозчиком-пермяком, который так заинтересовал меня своими песнями — силанами, как говорил он.

— Нет ли у вас каких-нибудь сказок? — спросил я пермяка.

— Как не быть сказка, — есть вистасем.

— Что такое вистасем?

— Ну — русска сказка, а наш пермяцка — вистасем.

— Говори же, говори поскорее, скажи нам самую лучшую, какую у вас рассказывают.

Пермяк начал:

„Бобёй, бобёй кытшэ вэтвин?"

— Чожэ гуё вэтаи.

„Мый да мый сёин?"

— Виэн нянён сёи.

„Мэим колинья?"

— Коли тай.

„Пэшви тай, да абу?"

— Надь то сёд пон сёис

„Кытён сёд поныс?"

— Сювьё пырэма.

„Кытён сювьёйс?"

— Биэн сотшэм.

„Кытён биис?"

— Ваён кусём.

„Кытён ваыс?"

— Сэра ёшка юём.

„Кытён ёшкаыс?"

— Вуд вывё каэм.

„Кытён вудыс?"

— Быйкёп шир пырётём.

„Кытён ширыс?"

— Налькьё шэдём.

„Кытён налькыс?"

— Лёк тшэрён кэрасём.

„Кытён лёк тшэрыс?"

— Лёк зудэн лямсен.

Кытён лёк зудыс?"

— Брус вывё пуктёмась,

Сысянь усэм да шери тшэгём.

„Кытён торъёс?"

— Эн гёгёр тшапкы сём.

Вёлыс тшаньнас гёрёвтём,

Мёсыс куканьнас бакёстём,

Порсис пиян нас выкёстём,

Баляыс дзельнас бакёстём.—

Ыбвылын сэра кай,

Вадёр дорын гора кай.

То-есть:

„Бабочка, бабочка, где ты побывала?"

— Ненадолго в погребе быала

„Что да что ела?"

— С маслом хлеб ела.

„А оставила ли мне?"

— Оставила там.

„Я посмотрела там, да нет?"

— Видно, черная собака съела.

„Где черная собака?"

— В костицу ушла.

„Где костица?"

— Огнем сгорела.

„Где огонь?"

— Водой погасили.

„Где вода?"

— Пестрый бык выпил.

„Где бык?"

— На лужайку ушел.

„Где лужайка?"

— Всю мышь ископала.

„Где мышь?"

— В ловушку попала.

„Где ловушка?"

— Злым топором истреблена.

„Где злой топор?"

— Злым брусом иступлен.

„Где злой брус?"

— На грядку положили,

Оттуда упал да переломился.

„Где части (обломки)?"

— Кругом неба разбросаны.

Лошади с жеребятами ржали,

Коровы с телятами ревели,

Свиньи с поросятами визжали,

Овцы с ягнятами ревели,

На полях пестрая птичка,

На краю берега голосистая птичка.

Пермяки называют себя гоми-утюр, или коми-утир, то есть камскими людьми. Отчего они называются пермяками, об этом было много толков. В Пермской губернии есть предание, что это имя получили они от богатыря своего Пери, — предание, не имеющее вероятия. Говорят, будто этот Перя жил во времена Иоанна Васильевича Грозного, будто силою своею славился между единоплеменниками, будто жил он на Каме, верст пятьдесят повыше нынешнего села Гайна. Прибавляют, что этот Перя показал ближайшую дорогу в Сибирь одному русскому промышленнику и снабдил его съестными припасами на дальний путь; что этот промышленник, возвратясь в Русь, стал рассказывать соотчичам о силе и добродушии богатыря пермячского, что весть об этом достигла до Москвы, и царь сам захотел видеть Перю-богатыря. Посланы были за ними посланцы; явился Перя ко двору царскому, удивил царя и бояр своею силою необычайною. Грозный дал ему сети шелковые для ловли соболей и грамоту несудимую за собственною подписью. Принес Перя свою грамоту на родину; но воеводы великопермские понаскучили тем, что дети и правнуки Пери ссылались часто на эту грамоту, и постарались истребить ее. Г. Лепехин верит этому преданию и тому, что пермяки от Пери получили свое название. Вероятно, он не знал о норманском названии этой страны — Биармия, и о новгородских грамотах, в которых гораздо ранее Иоанна Грозного встречается имя Перми; не знал и о том, что когда пожалована была Печора фрязинам, тогда эти владельцы брали для себя подводы из Перми со времен Иоанна Калиты, кажется, до конца царствования Дмитрия Донского. Предание, о котором сказал я, кажется, позднейшего сочинения и, вероятно, имело основанием открытие дороги Артюшкою Бабиновым, который получил за это грамоту безданную и беспошлинную. Н. С. Попов, составивший в 1804 году „Хозяйственное описание Пермской губернии", думает, что названия: „пермяк" и „Пермь" произошли оттого, что новгородцы, узнав прежде небольшие пермячские селения, называвшиеся Перем или Пармы, лежавшие ближе к Новгороду, стали и всю страну называть Пермиею. Может быть, это и правда: подобные случаи нередки в истории. Но надобно вспомнить, что еще прежде русских норманнам было известно название Биармии и слово Пермия. Пермь есть искаженное слово Биармия, Беормия. Кажется, всего вероятнее следующая гипотеза: норманны делали иногда вторжения в государства финские, или чудские, основанные издревле на севере Европы и Азии особым племенем, вышедшим из Средней Азии; с этими же государствами они вели и торговлю. Государств чудских было много на всем пространстве от Лапландии до гор Алтайских, но все они имели между собою общую связь. Эти норманны проникли и в общество коми-утиров, то есть камских финнов, имели там притоны, которых имя норманское до сих пор звучит в названиях некоторых деревень и сел пермячских. Норманны назвали коми-утиров —