Дороже денег, сильнее любви - [9]

Но оказалось, что все еще только начинается.

На следующий день их навестил участковый инспектор. Мама не стала выставлять Аньку из кухни, и девочка слышала весь разговор.

– Вам придется отдать Аню отцу и ее родной матери, – виновато говорил молоденький участковый, утирая лоб скомканным носовым платком.

Снятая фуражка лежала рядом, на столе. Тут же, рядом, стоял стакан с водой, которую участковый попросил принести, чтобы побороть смущение, да так и не выпил.

– Понимаете, они подали иск в суд. Требование – определить место жительства девочки с ее родителями. И суд, даже если досконально изучит все материалы дела, будет вынужден, понимаете вы меня – вынужден, удовлетворить эти требования. Потому что по закону дети должны жить с родителями, а не с… вы, пожалуйста, простите меня… а не с чужими людьми.

– А мнение ребенка? Она уже достаточно взрослая для того, чтобы иметь свое мнение!

– Да, но она несовершеннолетняя.

Елена с болью посмотрела на Аню. Девочка ответила ей таким же взглядом, в котором к боли и тревоге примешивалась еще и растерянность.

– Дело осложняется еще и тем, что ваш брак с гражданином Стояновым не зарегистрирован. С точки зрения закона… еще раз простите меня, я всего лишь участковый инспектор… С точки зрения закона, Ане вы не только не мать, но даже и не мачеха. У вас совсем нет никаких прав…

– Что же нам делать?

– Опять же, как представитель закона, я могу посоветовать только одно: уступите. Другого выхода у вас нет.

– Я не отдам им мою дочь!

– Вам придется. Суд вынесет решение, придут судебные приставы. Девочку могут отнять у вас силой.

– Тогда мы уедем. Далеко…

– Вас обязательно найдут, а кроме того, это уголовное преступление. Киднепинг – слышали? За похищение чужого ребенка вас могут посадить лет на десять. Честное слово, Елена Вадимовна, я бы вам этого не желал.

– Что же нам делать?! – снова с болью повторила Елена Вадимовна.

Участковый вздохнул. Все было сказано.

Вот как раз после ухода участкового инспектора, когда мама, строго приказав ей и носу не высовывать на лестничную площадку, ушла в магазин, Анька и решила обратиться ко мне. Она просто не видела другого выхода. Девочка знала, что в ее доме, в третьем подъезде, живет такая Евгения Охотникова и профессия ее – телохранитель. Само слово «телохранитель» она поняла буквально и, в общем-то, правильно: человек, который хранит тело того, кто не хочет, чтобы его тело оказалось где-то в другом месте.

– Вот теперь я вам все рассказала. Скажите, вы правда будете на меня работать?

Слезы у нее высохли, вазочка из-под мороженого была пуста, и губы, которые она так по-детски облизывала маленьким розовым язычком, больше не дрожали. Но глаза смотрели просительно и выжидающе, и по всему было видно, что Анька не собирается вставать с табурета и уходить из моего дома до тех пор, пока не получит положительного ответа.

А я – редкий случай – стояла напротив нее и не знала, что ответить. Конечно, дело было не в деньгах, хотя моя профессия действительно – телохранитель и эта работа стоит больших денег. Если бы я могла, то оказала бы помощь этой девочке и ее матери безвозмездно – просто из любви к ближнему. Но чем же я могла им помочь в этой ситуации? Подсобить Елене Вадимовне пойти на преступление, спрятать ото всех Аню? Ну, во-первых, это стоило бы мне лицензии, а во-вторых, делу бы все равно не помогло. Поговорить с Юрием Стояновым, попробовать убедить его в том, что он поступает по меньшей мере подло? Но какой резон этому человеку, предавшему свою семью, выслушивать нотации от посторонней женщины вроде меня? Он просто рассмеется мне в лицо.

Что же, получается, что и в самом деле нет никакого выхода?

– Знаешь что, Аня, – сказала я после долгого раздумья. – Давай-ка я сначала поговорю с твоей мамой. Не хочу тебя обнадеживать, ты же достаточно взрослая девочка, чтобы не верить в сказки, но, может быть, вместе мы сумеем что-нибудь придумать.

– А я думала… – сказала Аня и осеклась.

Наверное, она хотела сказать, будто думала, что я сейчас же, не сходя с места, предложу ей какой-нибудь план. Например, засуну ее и ее маму в волшебный ящик, отвезу куда-нибудь и выпущу – и обе они окажутся в светлом мире покоя, в эдакой Аркадии, с райскими кущами и пышной зеленью. Или свяжу ее отца и эту Гульнару и пытками и угрозами вырву у них обещание раз и навсегда оставить Аню и Елену Вадимовну в покое? Или возьмусь защищать их обеих от различных посягательств до конца жизни?

Разумеется, я не могла сделать ни того, ни другого, ни третьего.

* * *

В квартире Стояновых стояла удивительная тишина. Эту тишину было слышно даже отсюда, с лестничной клетки.

– Мама? – громко спросила Аня, когда никто не отозвался на наш звонок и в третий раз.

– Еще не пришла?

– Этого не может быть! Она сказала, что идет только в булочную, а та за углом…

Лицо у моей «клиентки» вытянулось и приняло какое-то туповатое выражение.

– А ключи? Ключи у тебя есть?

Она помотала головой, да я и сама видела, что замок в двери был врезан «английский», который просто захлопывался. И, кстати, так же просто выбивался.

Решившись, я разбежалась настолько, насколько это позволяла длина лестничной площадки, и с силой несколько раз ударила ногой по замку – точно пяткой по замочной скважине. «Бить нужно именно ногой, потому что сила удара ногой больше, чем сила удара плечом, и точность удара ногой выше», – поучал нас уже упоминаемый здесь майор Сидоров, когда читал лекции на тему «Как правильно выбить дверь» – да-да, была у бойцов спецназа и такая наука.