Дорогой Джон - [7]

Словом, как уже сказано, я повзрослел и изменился. Когда уходил в армию, я курил и в Форт-Брэгге выкашлял и выплюнул чуть не целое легкое, но в отличие практически от всех в нашей части бросил курить и не притрагивался к сигаретам больше двух лет. Я почти завязал с выпивкой — одной-двух бутылок пива в неделю стало достаточно (вообще целый месяц легко мог прожить без капли спиртного). Мой послужной список был безупречен: меня повысили с рядового до капрала, а через шесть месяцев — до сержанта, и я открыл в себе новую способность — руководить. Я водил людей в бой, мой взвод участвовал в пленении одного из самых известных военных преступников на Балканах. Мой командир рекомендовал меня в офицерскую кандидатскую школу в Форт-Беннинге, и я колебался, не пойти ли и впрямь учиться на офицера. Однако иногда это означает лишь дополнительную бумажную работу и писанину, а к этому у меня душа не лежала. Кроме серфинга, до поступления в армию я несколько лет не занимался спортом. К третьему отпуску, однако, я оброс двадцатью фунтами мышц и распрощался с дряблым животом. Большую часть свободного времени я проводил, бегая, боксируя, поднимая штангу и размахивая гантелями на пару с Тони, качком из Нью-Йорка, который не умел разговаривать иначе как криком, клялся, что текила — афродизиак, и был моим лучшим другом во всей армии. Тони уговорил меня сделать татуировки на предплечьях, как у него, и с каждым днем воспоминания о прошлой жизни становились все более далекими и туманными.

Еще я много читал. В армии хватает времени для чтения; книги ходили по всей казарме, пока обложки вконец не истреплются; перечитав все, я шел в библиотеку. Только не подумайте, что я заделался ботаником — я не увлекался Чосером, Прустом, Достоевским и другими давно умершими гениями. В основном читал детективы, триллеры, романы Стивена Кинга и пристрастился к Карлу Хайасену — язык его произведений отличался особой легкостью и юмором. Замечу в скобках — если бы эти книги читали в школах на уроках английского, мировая популярность американских авторов заметно возросла бы.

В отличие от большинства товарищей я сторонился женщин. Странно, правда? Лучшие молодые годы, занятие, стимулирующее выработку тестостерона, — что может быть естественнее, чем разрядить напряжение с помощью женщины? Но это было не для меня. Некоторые из наших встречались и даже женились на местных, когда мы стояли в Вюрцбурге, но я имел возможность убедиться, что эти браки редко оказывались прочными. С военными вообще трудно в смысле совместной жизни — поверьте, я наслушался о разводах, — и хотя не возражал бы против общества какой-нибудь особенной девчонки, мне такие не попадались. Тони этого в упор не понимал.

— Ну составь ты мне компанию! — умолял он. — Никогда тебя не допросишься!

— Нет настроения.

— Как это — нет? Сабина клялась, что ее подружка — красавица. Высокая блондинка и любит текилу.

— Возьми с собой Дона. Он всегда готов.

— Кастелоу? Обойдется. Сабина его терпеть не может Я промолчал.

— Пошли, развеемся немного!

Я покачал головой, думая, что скорее соглашусь сидеть в одиночестве, чем снова подамся в прежние охламоны, но тут же в голову пришла мысль, не суждено ли и мне долгие годы жить монахом а-ля папаша.

Зная, что меня не переубедить, Тони не скрыл своего отвращения, бросив по пути к выходу:

— Иногда я тебя просто не понимаю!

В аэропорту отец меня сперва не узнал и даже подскочил, когда я тронул его за плечо. Папа оказался меньше ростом и худее, чем я запомнил. Вместо объятий он пожал мне руку и осведомился, как прошел полет. Ни один из нас не знал, что еще говорить, и мы пошли из терминала к машине. Знакомая обстановка казалась чужой и непривычной, и я ощутил какое-то нетерпеливое раздражение, совсем как в прошлый отпуск. Запихивая сумку в багажник, я заметил на бампере доисторического «форда-эскорт» стикер с надписью «Поддержим наши войска!». Не знаю, как в действительности к этому относился отец, но мне было приятно увидеть этот слоган.

Дома я сложил вещи в своей старой комнате, где все было на привычных местах, включая пыльные трофеи на полке и припрятанную полупустую бутылку «Дикой индейки» в выдвижном ящике с бельем. Остальной интерьер тоже не претерпел ни малейших изменений: диван в гостиной по-прежнему был накрыт одеялом, ядовито-зеленый холодильник не сочетался ни с чем на кухне, и телевизор кое-как ловил все те же четыре канала. Папа варил спагетти. В пятницу всегда были макароны. За ужином я попытался завязать разговор.

— Приятно все-таки вернуться под родной кров, — начал я.

Улыбка отца была мимолетной.

— Хорошо, — сказал он, отпил молока — за ужином мы всегда пили молоко — и сосредоточенно уткнулся в свою тарелку.

— Помнишь Тони? — продолжал я. — Кажется, я о нем писал? Так вот тебе новость — он влюбился. Ее зовут Сабина, и у нее шестилетняя дочь. Я говорил ему, что это не самый удачный вариант, но он и слушать ничего не хочет.

Папа тщательно трусил пармезан на свои макароны, стараясь ровно распределить сыр по спагетти, не пропустив ни сантиметра.

— О! — сказал он. — О'кей.