Дороги шли через войну - [7]

— Товарищ младший лейтенант! Прибыли в ваше распоряжение!

Дронов готов был расцеловать сержанта: вовремя помощь пришла, и патроны теперь есть.

— Спасибо, сержант. Кто вас прислал?

— Капитан Житков.

Дронов знал: теперь они выстоят. По сердцу прошла приятная волна: он подумал о начальнике штаба батальона, о своем земляке…

Пыль, дым, грохот, крики — все смешалось в нескончаемый рев боя. Такого ада Дронов даже в мыслях представить не мог. Не заметил, как в траншею шлепнулась мина. Правую ногу обожгла боль. В сапоге почувствовал теплое, липкое. «Надо перевязать, а то потеряю много крови», — подумал Юрий. Он сел на дно окопа, стал снимать сапог. Ничего не вышло. Подбежал солдат — пожилой, черный от пороховой гари. Достал нож, осторожно разрезал голенище. Снял сапог и портянку, стал бинтовать…

За Королевской рощей садилось тусклое, будто обессилевшее солнце. Поле перед рощей тоже пожухло, потускнело. На темном фоне виднелись серо-зеленоватые бугорки — трупы вражеских солдат. Не прошел враг!

Опираясь на палку и волоча раненую ногу, младший лейтенант двигался по траншее. Он обходил расчеты, радуясь первой победе и горько переживая понесенные утраты. Боевую задачу взвод выполнил, но цена, цена…

Рана оказалась не опасной. В медсанбате из ноги вынули пять осколков. Утром Дронова с группой раненых отправили на машине на железнодорожную станцию, там посадили в вагон, и Юрий поехал лечиться. Лежал он в городе Грязи, Воронежской области, в эвакогоспитале 3364.

Лечение затянулось. Дронов томился в госпитальной палате, часами читал газеты и книжки, писал письма. Он посылал их в Москву и в дивизию. С нетерпением ждал и жадно читал ответы. Домашние новости были скупы: отец работал на заводе, мать тоже трудилась на старом месте — на почте. Радовало, что в Москве стало спокойнее, воздушные налеты прекратились, лишь изредка прорывались одиночные самолеты-разведчики.

А от Виктора, старшего брата, не было никаких вестей. В письме из госпиталя брат сообщил: выписываюсь, ждите новый адрес. Потом пришло письмо с дороги: еду на фронт. А куда — неизвестно. И все — ни слуху ни духу.

Из расспросов прибывавших раненых Дронов узнавал, что его дивизия освобождает Украину, с боями подходит к Днепру. Была весточка от Житкова:

«Выздоравливай и догоняй нас. Вероятно, встретимся теперь за Днепром…»

Ногу подлечили, можно было ходить без костылей. В середине октября Дронов выписался. Вместе с ним из госпиталя вышел старший лейтенант Алексей Шестаков из соседней дивизии. Он был ранен тоже в ногу и, хотя нога не совсем зажила (ходил еще с помощью палки), все же упросил врачей выписать его вместе с Дроновым.

Алексей считал себя везучим, а это ранение называл пустяковым недоразумением. На Курской дуге у него был такой удивительный случай. Во время боя он наблюдал за противником в бинокль. Фашистская пуля ударила в правый объектив, пробила корпус, прошла между пальцами правой руки и задела правое ухо. Так, небольшая царапина… К счастью для Шестакова, бинокль оказался тогда на месте, перед глазами. Об этом невероятном случае узнала вся дивизия, о бинокле рассказывали легенды. К Алексею приходили из других рот и батальонов, чтобы взглянуть на бинокль, подержать его в руках.

В другой раз жизнь Шестакову спасла трофейная зажигалка. Старший лейтенант носил ее в левом нагрудном кармане. Пуля ударила в грудь — удар приняла зажигалка, а на теле остался небольшой синяк. Шестаков долго хранил свою спасительницу. Хоть и нельзя было пользоваться зажигалкой — пуля раздробила ее, а берёг, как дорогую вещицу.

Вот с этим Шестаковым Дронов и вышел из госпиталя.

— Ну что, Юрий? Бабушкин аттестат[1] в кармане, можно двигать на передовую.

И они двигались — где пешком, где на попутной машине. Дорога вела их по украинской земле, только что освобожденной от оккупантов. Прошли Полтаву и всё не могли догнать свои дивизии. Но это больше радовало, чем огорчало; значит, хорошо воюют наши, крепко бьют и гонят врага.

В дороге Дронов и Шестаков еще больше подружились. Алексей родом был с Урала, в нем чувствовалась рабочая закваска. Он был старше Юрия, выглядел солидней. Крепкий, плотный, широкоплечий, Алексей напоминал русского богатыря, которому все нипочем, который все осилит.

Фронтовое чутье и расспросы вели друзей верным путем в их дивизии, которые уже вышли к Днепру. Туда и прибыли Дронов и Шестаков. Но свою дивизию Дронов не застал на месте: после длительных боев ее, сильно потрепанную, отвели в тыл на переформирование.

— Что же делать? Не пойду же я в тыл искать дивизию, — сокрушался Дронов.

— Конечно. Не дело — идти назад, воевать надо, — рассудил Алексей. — Знаешь что? Давай-ка со мной, в нашу дивизию.

Так и решили. К вечеру они разыскали штаб 97-й гвардейской стрелковой дивизии, и Шестаков все уладил насчет Дронова. Юрия назначили командиром пулеметного взвода в учебный батальон дивизии, который в это время находился на правом берегу Днепра, на плацдарме.

С Шестаковым пошли на переправу. По пути им встретились указатели. На придорожном щите большие буквы призывали: «Даешь Киев!» На перекрестках и поворотах ловко орудовали флажками фронтовые регулировщицы. К переправе двигались танки, артиллерия, шла пехота. В этот нескончаемый поток влились и Дронов с Шестаковым.