Дороги, которым нет конца - [55]

— Мой отец был… он странствующий проповедник. А я тогда был ребенком. Пришла сильная гроза, и молния подпалила шатер. Повсюду гремел гром. Я спрятался под скамьей у пианино. Ливень хлестал горизонтально и заливал мое лицо. Люди разбегались, как муравьи. Отец запустил руку под скамью, вытащил меня оттуда и указал на мое сердце, а потом прошептал на ухо…

— …«Выпусти это», — закончила она.

— Это был первый раз, когда я играл перед людьми.

— Думаю, мне бы понравился ваш отец.

Я уже исполнил вступление и кивком показал ей, что можно начинать. Она тихо запела, подпевая гитаре, подпевая моей песне. Ее голос был словно создан для этого. Ее вокальный диапазон и сила голоса позволяли играть со строфами, но она воздерживалась от этого, полагаю, не желая ранить мои чувства. Когда я начал играть второй куплет, она раскрыла голос и спела для меня в полную силу.

Когда отзвучали последние ноты, мы провели в молчании целую минуту. Потом еще одну. Наконец она приподняла бровь:

— Ну как, нормально?

В последнее время ей явно приходилось нелегко. Слишком много критических замечаний, окриков и наставлений. Мне в голову пришла мысль о собаке, которую так долго держали на поводке, что даже если снять его, она все равно останется рядом.

Моя песня в ее исполнении была одной из самых прекрасных вещей, которые мне приходилось слышать. Я ломал голову над тем, как сказать ей об этом, не показавшись очередным ее ревностным поклонником.

— Мне всегда казалось, что лучший голос — не тот, который может взять больше всего октав, громче всех остальных, звучит дольше… как угодно. Нет, это голос, которые заставляет нас поверить в то, что он поет чистую правду.

Она немного расслабилась.

— Ну и как? Вы поверили?

— Да, — я рассмеялся.

Она лукаво улыбнулась, как будто тоже запустила руку в банку с вареньем. Потом она покосилась на дверь и тихо спросила:

— Хотите еще раз?

Мы исполнили песню пять раз подряд. С каждым разом она чувствовала себя все более непринужденно, вживаясь в слова. На шестой раз она спела эту песню так, как будто сама написала ее, и я одновременно услышал и увидел, что она нашла свой голос.

И свою песню.

Когда она закончила, улыбались не только ее губы, но и глаза.

— Спасибо. — Она бережно закрыла мою черную книжицу и протянула ее мне. — Спасибо, что разрешили спеть вашу песню. Это… просто роскошно. — Она откинула волосы с лица и посмотрела на часы. — Мне пора идти. Впереди долгий день.

Она сошла со сцены и направилась к выходу. Я спрыгнул вниз и пошел за ней.

— Делия? — Я покачал головой. — Я хотел сказать, мисс Кросс.

Она остановилась. Ее лицо снова стало напряженным, и она выглядела так, как будто уже начала сегодняшнюю баталию.

— Я могу спросить вас о кое-чем еще?

— Разумеется. И называйте меня Делией.

— Вам нравится музыка, которую вы играете?

Она деловито покачала головой:

— На самом деле, нет. Но я пою в надежде, что однажды это позволит мне петь то, что нравится.

Я открыл записную книжку, вырвал перфорированную страницу и протянул ей.

— Для вашей группы это не составит никакого труда. Здесь есть все…

Она покачала головой:

— Я не могу. То есть это будет…

Я все еще держал руку протянутой.

— Вы поете лучше меня. Если только вы не хотите…

— Нет. — Она прижала листок к груди. — Я хочу. Просто это… такие слова, как эти… Я чувствую себя так, будто краду что-то священное.

— Она ваша.

— Разрешите мне купить ее у вас.

Я махнул рукой в сторону сцены:

— С учетом моего опыта в Нэшвилле, я сильно сомневаюсь, что из моей мечты что-то получится, но вы не должны оставлять свою мечту. Я вырос в том мире, где музыку не откладывали про запас. Ею делились ежедневно. — Я усмехнулся. — Мой отец говорил, что это как пресловутая свечка, которую нельзя спрятать. Вы ставите ее на стол, где каждый может видеть ее, потому что от нее исходит свет. — Я сунул руки в карманы. — Вы — единственный настоящий свет, который я видел за последние пять лет. — Я немного помолчал. — Я пишу музыку, которую мне нужно слышать. Лишь когда я отдаю ее, кто-то может спеть ее для меня и таким образом вернуть ее мне.

— Это отличает вас почти от всех, кто здесь живет.

— Музыка — это дар.

Она крепко сжимала листок.

— Где я могу вас найти?

— Я вернусь сюда сегодня вечером. Буду убирать мусор, оставленный вашей группой, и готовить зал к следующему выступлению. — Я указал направление. — Днем я работаю у Риггса на той стороне аллеи, так что никогда не отлучаюсь надолго.

— Чем вы занимаетесь? — с улыбкой спросила она.

— Пытаюсь настраивать звук гитар под голоса их владельцев.

Она рассмеялась.

— Представляю себе. — Она указала на мою записную книжку: — Вы также подрабатываете официантом?

— Нет, а что?

— Просто вы так же засовываете эту вещицу под ремень на спине.

Я повертел книжку в руках. Она была поношенной, с обтрепанными уголками и приняла естественную форму моего зада.

— Это старая привычка.

— Что вы там пишете?

— Всякую всячину, которую не хочу забывать.

Снова лукавая улыбка. На этот раз я был уверен, что она флиртует со мной.

— Вы недоговариваете.

— Там разные песни.

— Значит, у вас есть и другие песни?

— Да.

Ее голос смягчился.

— Вы всегда такой честный?