Дорогая, я дома - [112]

Шрифт
Интервал

– Все внизу, – ответил я.

Господин Чен медленно заговорил, обращаясь к домику.

– Мистер Вебер, пожалуйста, не думайте, что я не понимаю таких вещей. Если бы не понимал – меня бы здесь не было. Да, я задумал широкую реорганизацию компании. Да, я сменю большинство персонала – потому что забочусь о рентабельности. Мои люди работают хорошо и дешево, а ваши – вполне заслуживают того, чтобы получить свое пособие и насладиться уединением, которое они так ценят. Но традицию я хочу сохранить, хотя бы отчасти. И именно поэтому я к вам пришел. Я предлагаю вам остаться управляющим компанией.

Чен поставил домик на место и посмотрел на меня. Думаю, он не увидел в моем лице перемен, которые ожидал увидеть, и потому медленно подошел ко мне и снова опустился на кровать.

– Мистер Чен, вы в здравом уме? – спросил я.

– Вполне, – коротко ответил он.

– Хорошо, тогда как вы себе это представляете? Я преступник, обо мне пишут все газеты. Меня будет судить международный суд…

– Международный суд, мистер Вебер, это не настолько страшная организация, как кажется, – Чен, кажется, хотел положить свою руку мне на колено, но потом передумал. – Суд не висит в воздухе, и власть в воздухе тоже не висит – она опирается на армию, на рынок, на граждан. В стране, где нет армии, где рынок полностью принадлежит нам, а граждане слишком заняты проблемой социальных пособий и социальных сетей – у нас есть пространство для маневра… Вы посидите здесь год. О вас постепенно забудут, вот увидите, – и мы тихонько выпустим вас. Под залог. Вы бывали в Сингапуре?

– Бывал, – ответил я.

– Там отличный климат, не правда ли? И штаб-квартира нашей компании тоже там. У вас будут очень хорошие условия.

– И что мне надо будет делать? Управлять толпой китайцев? Простите, я слишком стар и недостаточно эффективен для этого. А современный рынок мне противен. Недавно приняли эти омерзительные новые меры безопасности – теперь в самолетах можно летать стоя. Я не желаю быть управляющим автобусным парком.

– Мистер Вебер, я кое-что знаю о вас и вашей деятельности. Я наводил справки. – Чен встал, неслышно, словно боясь спугнуть меня, сделал шаг в сторону двери и поднял с пола чемоданчик. – Вы помните этот советский самолет, Ту-114?

– Помню, – согласился я, – но при чем тут это?

– Салон третьего класса – кресла, салон второго – кресла со столиками, салон первого – купе с диванами. Подъемник для блюд. Вам тогда пришлось уступить рынку, вашему же европейскому рынку, и отказаться от этой идеи. Вы летаете на аэробусах, воздушных автобусах. Заметьте, это придумал не я. Я знаю, вы были против. Посмотрите, – он поставил на колени чемоданчик, щелкнул замками, открыл, – наши дизайнеры сделали пару эскизов.

На мои колени легла папка, в которой лежали несколько листов глянцевой бумаги, вроде журнальной, только плотнее. На каждом было напечатано по две фотографии. Первая являла собой двуспальную кровать в обыкновенном гостиничном номере, по моим понятиям – четырехзвездочного отеля, хотя в каких-то странах он мог иметь и пять. Спинка кровати была решетчатой, формы решетки повторяли силуэт лебедей, за спинкой – отделанная деревом стена со встроенными в нее двумя плазменными панелями, причем на обеих шло изображение – азиатская девушка в платье с неестественно огромной красной розой в руке. Розы, видимо, были здесь сквозным мотивом – по белому покрывалу кровати были рассыпаны лепестки, а в центре стояли на серебряном подносе бутылка с шампанским и два бокала. Сбоку кровати была стенка с огромным продолговатым стеклом в раме черного дерева, а за стеклом – коридор с одетыми в пластик стенами и овальными окошечками, прикрытыми такими же пластиковыми заглушками.

На второй фотографии был длинный закругленных форм диван с мягкими красными подушками – в духе «Восточного экспресса», только светлее и высокотехнологичнее. Напротив дивана через довольно широкий проход помещались два черных кресла, выполненных из элементов в стиле модерн: тонких решеточек, витых, будто кованых конструкций, напоминавших лебединые шеи и головы, но все это – из черного пластика и скругленное, в духе аэродинамичного хай-тека. Кресло стояло у стенки, в которой снова был ряд овальных окошек, на сей раз открытых – голубое небо за ними.

Я перевернул страничку. Там было фото лобби отеля – полукруглая стойка, над ней – стилизованная люстра, выполненная, однако, так, что ни одна из ее подвесок не висела в прямом смысле слова – все было жестко закреплено, и люстра тоже не свисала, а была привинчена к потолку несколькими стальными планками. Стойка была полупрозрачной, переднее стекло забрано в такую же модерновую раму – за стеклом – большой чемодан Louis Vuitton, видимо, на продажу. За стойкой была видна еще одна витрина, с бутылками, а в глубине – ярко освещенная маленькими лампочками убегающая вверх винтовая лестница, перила с ажурными перекладинами. В целом то, что я увидел на фотографиях, было мило, хоть и тесновато и выдержано не совсем в стиле.

– Что это, – без интереса спросил я, – бюджетная гостиница при аэропорте в авиационной эстетике?

– Это салон первого класса самолета Airbus A600. В следующем году они будут летать. Мы создаем элитное подразделение «Эйр Сингапур» – и я думал, оно могло бы носить цвета вашей компании.


Еще от автора Дмитрий Евгеньевич Петровский
Роман с автоматом

«Роман с автоматом» – это история любви. К женщине и к оружию, красоте и насилию. Это история ненависти – к правым и левым, русским и нерусским, немцам и приезжим. История о том, как все эти силы и чувства встретились в городе Берлине – единственном месте в Европе, где сегодня все это могло смешаться так причудливо и непоправимо.


Рекомендуем почитать
Скиталец в сновидениях

Любовь, похожая на сон. Всем, кто не верит в реальность нашего мира, посвящается…


Писатель и рыба

По некоторым отзывам, текст обладает медитативным, «замедляющим» воздействием и может заменить йога-нидру. На работе читать с осторожностью!


Азарел

Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…


Чабанка

Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.


Рассказы с того света

В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.


Я грустью измеряю жизнь

Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.


Пёс

В новом романе бесстрашный талант Кирилла Рябова опускается к новым глубинам человеческого отчаяния. Главный герой книги получит от жизни все удары, которые только можно получить: у него умирает жена, с этого его несчастья только начинаются… Впрочем, все это для того, чтобы, пройдя подводными норами мрачной иронии, вынырнуть к свету и надежде.


Двойное дно

Воспоминания В. Л. Топорова (1946–2013) — знаменитого переводчика и публициста — посвящены в основном литературной жизни позднего СССР. В объектив мемуариста попадают десятки фигур современников от Бродского до Собчака — но главная ценность этой книги в другом. Она представляет собой панорамный портрет эпохи, написанный человеком выдающегося ума, уникальной эрудиции и беспримерного остроумия. Именно это делает «Двойное дно» одной из лучших мемуарных книг конца XX века.


Мальчик. Роман в воспоминаниях, роман о любви, петербургский роман в шести каналах и реках

Настоящее издание возвращает читателю пропущенный шедевр русской прозы XX века. Написанный в 1970–1980-е, изданный в начале 1990-х, роман «Мальчик» остался почти незамеченным в потоке возвращенной литературы тех лет. Через без малого тридцать лет он сам становится возвращенной литературой, чтобы занять принадлежащее ему по праву место среди лучших романов, написанных по-русски в прошлом столетии. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.


Покров-17

Загадочные события, разворачивающиеся в закрытом городе Покров-17 Калужской области в октябре 1993 года, каким-то образом связаны с боями, проходившими здесь в декабре 1941-го. И лично с главным героем романа, столичным писателем и журналистом, которого редакция отправляет в Покров-17 с ответственным заданием. Новый захватывающий триллер от автора «Калиновой ямы» и «Четверо», финалиста премии «Национальный бестселлер», неподражаемого Александра Пелевина.