Дорогая миссис Бёрд… - [21]

Нет, не стоило и надеяться на такую перемену.

Я открыла письмо девушки, жених которой охладел к ней. Он говорит, что любит меня, но в нем нет страсти. Неужели Эдмунд чувствовал то же самое? А я, если быть честной с самой собой, что чувствовала я? Внезапно я поняла, что радуюсь тому, что мы с ним не поженимся. Если бы он не встретил Венди, мы бы продолжали жить во лжи. Какой ужас! Лучше уж быть одной. Сделаю карьеру, а может, найду себе другого. Буду делать, что захочу.

Я решила ответить Запутавшейся и предложить ей план действий, но не обнаружила ни обратного адреса, ни конверта. Момент триумфа был подпорчен. Я понимала ее, знала, как ей помочь, но как написать ей? Ничего не вышло.

Разозлившись, я кинула письмо обратно. День выдался просто чудовищный. Телеграмма от Эдмунда, взбучка от миссис Бёрд, препятствия на каждом шагу. Я устала от того, что кто-то другой диктовал мне, как я должна поступать.

Паршивый день и бокал виски взвинтили меня. С чего бы мне не помогать Запутавшейся? И любой другой из девушек, что читали «Женский День»? Миссис Бёрд было на них плевать. Она даже не читала половину публикуемых номеров.

И не заметила бы, если бы в печать просочилось письмецо-другое.

А что, если получится?

Риск был велик. Безумно велик.

Самое время попробовать.

Глава 8 Запах ломтиков ананаса

Одним из преимуществ расставания с Эдмундом было то, что мое нелепое устройство на работу в женский еженедельный журнал могло пройти незамеченным для моей семьи. Когда я сообщила им, что нашей помолвке конец, родители предложили провести выходные дома, а устоять перед такой редкостью, как чай с пудингом из патоки, было невозможно. И еще Джек наконец-то получил отпуск, а это означало, что всего через неделю после того, как я стала свободной карьеристкой, Банти и я будем пробираться через сугробы к дому моего детства в Литл-Уитфилде.

Хоть я и опасалась праведного гнева родителей, готового излиться на Эдмунда, они были правы. Было бы здорово выбраться из Лондона. Авианалетов там почти что не было, разве что на поле разорвется бомба-другая, когда вражеский пилот безнадежно сбивался с курса, а мысли о том, что две ночи я проведу в теплой, уютной кровати, а не полусонной спускаться ночевать в убежище или носить каску в пожарной части, грели меня сильнее, чем мечты о неделе в Монте-Карло.

Всю последнюю неделю на работе я была «сущей праведницей», по словам миссис Бёрд, подбирая для нее безупречные письма, к которым она бы ни за что не смогла придраться. Я отправила четыре ответа читательницам и даже протащила в журнал коротенький ответ Запутавшейся. Правда, без помощи выпивки я бы вряд ли справилась.

Банти ничего обо всем этом не знала. Мне было трудно такое держать в тайне от своей лучшей подруги, но она была так поглощена моим расставанием с Эдмундом, что решила бы, что я слегка повредилась рассудком. Честно говоря, даже если бы я убедила ее в том, что тайком отвечать на неприемлемые письма без ведома миссис Бёрд вполне нормально, я все равно зашла слишком далеко. Я играла в опасную игру и предпочитала никому не раскрываться.

В субботу утром мы с Банти сели в поезд, отправлявшийся с Ватерлоо, полный солдат, возвращавшихся в казармы или покидавших их и тех, кто тоже отправлялся к родным на выходные. Много военных ехало в Веймут, и Банти усмотрела в этом идеальную перспективу для замены Эдмунду, хотела я того или нет. Втиснувшись в забитое купе, мы весело скоротали путь до Гемпшира в компании очень любезных офицеров, уступивших нам свои места и подаривших плитку шоколада, пару сигарет, хоть мы и не курили, и три адреса, куда мы с Банти просто обязаны были написать.

Снег тихо падал, пока мы шли со станции Литтл-Уитфилд. Близилась буря родственных чувств, и Банти как нельзя лучше подбадривала меня.

– Все не так уж и плохо: теперь тебя не застрелят на фронте при исполнении репортерского долга, а могли бы, попади ты в «Ивнинг Кроникл».

– Хмм, не думаю, что они будут интересоваться тем, как дела на работе. Им не терпится перемыть косточки Эдмунду. Нам придется здорово потрудиться, чтобы их уболтать, а не то из его кишок сделают занавески.

– Звучит неплохо, – рассмеялась Банти, эффектно разбив галошей ком снега.

Прямо перед Викарадж Хилл мы свернули налево, затем на главную дорогу, с радостью увидев там же, где и всегда, высокие, могучие дубы под тяжкой ношей. В детстве с Джеком и Банти мы играли в салки под сенью этих деревьев: мчались, словно ветер, чтобы дотронуться до коры, крикнув «Я в домике!».

Когда налеты были особенно яростными, я закрывала глаза и вспоминала эти дубы, спокойные, недвижные, такие надежные. Пока они стояли там, с нами не могло случиться ничего плохого.

Свернув на Глеб-Лейн, мы увидели Пеннифилд-Хаус. Этот маленький георгианский домик окружали плакучие ивы, а его окна были сделаны так, что, казалось, весь он был построен по проекту ребенка. Я каждый раз смотрела на него с любовью. Сегодня, впрочем, меня прервал здоровый снежок, попавший в голову и сбивший мой берет. Я затарахтела, как старый отцовский автомобиль.

– Джек Лейк! – закричала я. Кто еще мог это сделать? – Джек Лейк, если ты думаешь, что это…