Дорогая Массимина - [30]

Моррис искренне удивился, а потому вздрогнул вполне натурально.

– Ни в коем случае! Об этом не может быть и речи.

– Прошу прощения, синьор Дакворт, но профессия порой вынуждает меня задавать неприятные вопросы.

Марангони достал платок и задумчиво вытер круглое лицо цвета старого воска. Инспектор явно страдал. Он мечтал о своем чудесном прохладном кабинете с кондиционером. Боже, до чего ж у бедняги отвратительные зубы. Будь у Морриса такие зубы, он бегом бы помчался к дантисту и выложил любые деньги, сколько бы тот ни запросил.

– Значит, вы не занимались с ней сексом?

– Нет-нет. Честно говоря, Массимина набожнее самого Папы Римского. Она даже слышать об этом не хотела. Считала, что мы должны сначала пожениться.

– Что ж, понятно. Тогда второй вопрос: нет ли у вас причин считать, что синьорина наложила на себя руки?

Моррис энергично затряс головой:

– Никаких! Она разумная и уравновешенная девушка.

– И все-таки попытайтесь вспомнить, синьор Дакворт, может, в последнее время произошло нечто такое, что сильно расстроило девушку?

Моррис старательно изобразил мучительный мыслительный процесс.

– Ну… ее очень удручало фиаско на школьных экзаменах, а также болезнь бабушки. Знаете, инспектор, у меня сложилось впечатление, что бабушка была ее единственным настоящим другом, тогда как остальные члены семьи считали Массимину дурочкой и постоянно шпыняли бедняжку.

До Морриса внезапно дошло, что если он не разговаривал с девушкой целый месяц, то откуда ему знать о проваленных экзаменах и болезни бабки… Но слово не воробей, и он храбро продолжал:

– У нее был еще один повод для расстройства: мы ведь с ней больше не виделись. Она даже написала мне пару отчаянных писем. И все же я не думаю, чтобы…

– Вы не могли бы показать мне эти письма, синьор Дакворт? В таких делах даже самая незначительная деталь может оказаться зацепкой.

– Э-э… по-моему, одно письмо у меня сохранилось. (Проклятье, оно же написано еще до экзаменов!) Постараюсь сегодня днем принести его вам в квестуру.

Куда, черт возьми, он его подевал? И какого хрена помянул про два письма? Ради бога, говори только правду, когда есть такая возможность! Не то сам себе выроешь могилу.

– Был бы очень признателен, синьор Дакворт. И последний вопрос. Где, по-вашему, сейчас находится Массимина?

Моррис пожал плечами, поджал губы, провел рукой по волосам, всем своим видом демонстрируя растерянность и сомнение.

– Не знаю… Боюсь даже предполагать…

– И чего именно вы боитесь?

– Ну… – Моррис помешкал, – убийства на сексуальной почве… А вы разве не боитесь этого?

Последовало долгое молчание.

– Вы не считаете, что Массимину могли похитить?

Моррис задумался.

– Что ж, и такое возможно. – Он смущенно глянул на инспектора. – Они действительно так богаты?

– Думаю, да, – усмехнулся Марангони.

Инспектор поинтересовался, как в случае необходимости связаться с Моррисом. Тот объяснил, что с этим могут возникнуть сложности. Учебный год закончился, и он собирался поехать с друзьями в Турцию. С минуту Марангони обдумывал его ответ, после чего объявил, что у него нет законных оснований препятствовать поездке, но если Моррис каждые несколько дней станет связываться с ним по телефону, чтобы полиция могла вызвать его в Верону в случае необходимости, он был бы очень признателен. Обычный порядок, пояснил инспектор. В случае затруднений с деньгами пусть Моррис не стесняется звонить за счет вызываемого абонента.

Прекрасно, согласился Моррис, он непременно будет звонить, а как же иначе. Правда, он еще точно не знает, уедет ли из Вероны, когда происходит такой ужас. Хоть он и не видел Массимину больше месяца и почти оставил надежду когда-либо увидеть ее снова, но она по-прежнему дорога ему. Так что он теперь в затруднении, ехать или нет. В любом случае сегодня днем он зайдет в квестуру и передаст письмо Массимины, тогда и сообщит о своих дальнейших планах.

Марангони и его помощник, казалось, вполне этим удовлетворились и вернулись в дом, чтобы переговорить с синьорой Тревизан.

Странно, думал Моррис, провожая их взглядом, что никто, похоже, не знает о том, что Массимина сняла со счета все свои деньги. Казалось бы, это первое, что полиция должна была проверить. Если, разумеется, девчонка ему не наврала…

* * *

Поначалу Моррис тактично отклонил приглашение мамаши Тревизан пообедать с ними, но после довольно кислых уговоров милостиво согласился (с Массиминой-то нормально не поешь). Они сели за стол, где уже красовались две жареные курицы – наверняка от щедрот его куриного высочества Бобо, – и в полной тишине принялись за еду; время от времени кто-нибудь произносил вежливые, ничего не значащие слова (по крайней мере болтовня не мешала как следует насладиться пищей).

И лишь когда Моррис собрался уходить, синьора Тревизан сказала, что хотела бы извиниться, если обидела его чем-то. Моррис в ответ возразил: нет-нет, это он должен принести извинения, и добавил: если нужна его помощь, то он всецело к их услугам. Ему на мгновение подумалось, что они могли бы хоть из вежливости попросить его наведываться, чтобы узнать новости и вместе поплакать. В конце концов, он же как-никак влюблен в Массимину. Но домочадцы чопорно отвергли его любезное предложение, и Моррис поспешил откланяться.