Дорога в Тару - [41]

«Эй! — закричал далекий голос. — Смотри вниз и улыбайся!» Улыбайся! Ха! Улыбайся! Представьте себе это в такой момент! Если бы обе мои руки не были так заняты тем, что хватались за кожаные ремни, я бы «посмеялась» ему кулаком. Глянула вниз, чтобы послать ему самый резкий и презрительный взгляд из моего репертуара и — что за ощущение!

Осознание того, как высоко над миром я нахожусь, пронзило меня. Появилось отвратительное ощущение «под ложечкой». Я подпрыгнула. Центр колебаний пронесся подо мной за одно ужасное мгновение, я висела там, крутясь, с одними лишь просунутыми под мышками кожаными ремнями, отделявшими меня от невероятно твердой улицы, находившейся в 200 футах подо мной.

К счастью, я так крепко была обвязана ими, что едва могла дышать, и потому ремень выдержал. Сотрудники спустили меня еще ниже по стене и, еще немного покрутив, решили, что я достаточно послужила интересам журналистики, и согласились втащить обратно в окно. Все было кончено. Ощущение твердого пола под ногами вернуло мою старую веселую способность блефовать, и я, выдавив жалкое подобие улыбки, объявила: «О, это было совсем недурно!»

Сразу после публикации этой статьи, которая была снабжена фотографией Пегги на стене, она отправилась к Энгусу Перкенсону, с тем чтобы попросить его дать ей возможность написать несколько очерков, относящихся к более высокому литературному классу. Ей хотелось бы сделать серию из четырех очерков о женщинах, вошедших в историю Джорджии, и хотя Перкенсон был не в восторге от подобной затеи, но в конце концов согласился, правда, с оговоркой, что они будут написаны в свободное от написания других, более важных статей (таких, как «Из футбольных игроков получаются лучшие мужья» или «Как настоящая леди отвергает предложение») время.

Для начала Пегги отправилась в библиотеку Карнеги в поисках материала по истории Джорджии для своей работы. Судя по тому, с каким усердием и методичностью приступила она к поискам, тема эта глубоко волновала ее, и, как она говорила Медоре, — ни одно из прежних заданий не вызывало в ней такого энтузиазма, как это.

Для первой статьи под названием «Императрица Джорджии и женщины-солдаты» она выбрала судьбы четырех женщин-южанок. Единственная из них, кто полностью соответствовал распространенному стереотипу о женственных южанках, была Ребекка Латимер Фелтон, первая женщина, ставшая сенатором США, хотя и не благодаря выборам, а путем назначения после смерти ее мужа.

Остальные же из квартета Пегги были Люси Матильда Кенни: «крупная, мужеподобная с виду, прекрасно стрелявшая из винтовки и абсолютно бесстрашная, она, переодевшись мужчиной, вместе со своим молодым мужем была в числе первых добровольцев из Джорджии, ушедших на Гражданскую войну, и ставшая «героем» в битве при Шарпсбурге. При этом она никак не выдала себя до того момента, когда ее «приятель» (и муж) был убит во второй битве у Манассаса, и, таким образом, ей пришлось везти его тело домой; Мэри Масгроув, коронованная греческая императрица, которая «несмотря на годы цивилизующего влияния колонии и трех следующих друг за другом замужеств за белыми мужьями, так и осталась дикой и непокорной до самой смерти»; «косоглазая» Нэнси Харт, шести футов роста, полная, крепкого телосложения, рыжая и косая. Ее соседи часто говорили, что и нрав у нее тоже «косой» — упрямый и своенравный.

Во время войны за независимость Нэнси Харт убила одного тори и в одиночку захватила в плен отряд мародеров, состоявший из британских солдат, ворвавшихся в ее кухню. Впоследствии часто цитировались слова, якобы сказанные ею при этом: «Я не собираюсь кормить всяких тори своим пудингом».

На следующий день после выхода статьи Энгус Перкенсон пригласил Пегги в свой кабинет и показал ей груду писем, полученных газетой, в которых читатели выражали протест против содержания статьи. Автора обвиняли во всех грехах: от клеветы на женщин штата Джорджия до фальсификации истории в интересах сбыта газеты. Страшно расстроенная этими обвинениями, Пегги спросила шефа, не сможет ли она опубликовать статью, в которой докажет подлинность всех исторических фактов, но получила отказ, а кроме того, к ее великому сожалению, и остальные статьи из задуманной ею серии были отменены.

Пегги с большим трудом воспринимала критику, которая надолго отбивала у нее всякую охоту к написанию чего-либо. Поэтому, чтобы защитить ее от подобной опасности, Медора никогда не показывала Пегги никаких отрицательных отзывов на ее статьи, поскольку высоко ценила журналистские способности Пегги и не желала потерять ее для газеты.

И именно чрезмерная чувствительность Пегги к критике, непреодолимая потребность писать пространные ответы на любые критические замечания, ее мгновенная вспыльчивость в ответ на критику и были причиной того, почему Медора и Энгус Перкенсоны так редко поручали ей более или менее значительные статьи. И хотя это помогало сохранять мир и спокойствие в отделе очерков, но в то же время не позволяло Пегги добиваться каких-то весомых достижений на ниве журналистики.

Хотя было уже около пяти часов дня, яркое желтое солнце все еще ослепительно сияло на летнем небе, когда Пегги сошла с трамвая и стала переходить улицу. Было 10 июля 1923 года. Солнечный свет был так ярок, что она уже почти дошла до тротуара, прежде чем увидела зеленый спортивный автомобиль, припаркованный у ее дома. Ред Апшоу, загорелый и подтянутый, вышел из машины и стоял, загораживая ей дорогу.