Дорога в рай - [193]

Пренеприятное происшествие, но впереди меня ждали худшие испытания.

Следующей была мисс Анвин. Мисс Анвин оказалась близкой приятельницей мисс Элфинстоун и мисс Прэттли, и уже этого, разумеется, было достаточно, чтобы я проявлял крайнюю осмотрительность. И кто бы мог подумать, что именно она, мисс Анвин, тихая, кроткая мышка, которая всего лишь за несколько недель перед тем преподнесла мне новую подушечку для коленопреклонения, изящно расшитую своими собственными руками, кто бы мог подумать, что она может позволить себе вольности по отношению к другому человеку? И когда она попросила меня сопроводить ее в склеп, чтобы я показал ей древнесаксонские росписи, мне и в голову не могло прийти, что тут таится какое-то коварство. Но именно так и случилось.

Я не намерен описывать тот инцидент — для меня это слишком мучительно. Да и те, что последовали вслед за ним, были не менее чудовищны. Едва ли не каждый день с тех пор имело место какое-нибудь новое проявление бесчеловечного обращения со мной. Нервы у меня сдали. Иногда я попросту не понимал, что со мной. На свадьбе юной Глэдит Питчер я стал читать заупокойную службу. Во время крещения очередного ребенка миссис Харрис я уронил его в купель и неудачно окунул. На шее у меня снова появилась сыпь, которой не было больше двух лет и за которую мне неловко, и возобновилось это раздражающее почесывание мочки уха. Даже волосы стали вылезать у меня вместе с зубьями расчески. Чем резвее я отступал, тем резвее они преследовали меня. Таковы женщины. Ничто их так не возбуждает, как проявление в мужчине скромности и застенчивости. И они вдвойне настойчивы, ежели им удается разглядеть — и здесь я должен сделать самое трудное признание, — ежели им удается разглядеть, как они разглядели во мне, тайный проблеск желания, светящийся в глубине глаз.

В действительности я был без ума от женщин.

Да-да, знаю. Вам трудно в это поверить после всего, что я рассказал, но это истинная правда. И поймите, я тревожился только тогда, когда они касались меня своими пальцами или прижимались ко мне своими телами. На безопасном расстоянии я бы часами любовался ими с тем необыкновенным восторгом, который и вы, наверное, испытываете, когда любуетесь каким-нибудь существом, не смея до него дотронуться, — спрутом, например, или длинной ядовитой змеей. Я любил смотреть на гладкую белую руку, выскальзывающую из рукава, обнаженную, точно очищенный банан. Я мог прийти в необыкновенное волнение, глядя на девушку, идущую по комнате в облегающем платье; и особенно мне нравился вид сзади пары ног на высоких каблуках — какая пружинистость за коленями, притом и сами ноги упруги, будто сделаны из прочного эластика, натянутого едва ли не до предела, но не совсем. Иногда, сидя летним днем возле окна в гостиной леди Бердвелл, я поглядывал поверх чайной чашки в сторону плавательного бассейна, и непомерный трепет охватывал меня при виде участка кожи на загорелом животе, между верхней и нижней частями купальника.

В том, что возникают такие мысли, ничего дурного нет. Все мужчины время от времени дают им приют. У меня же они вызывали ужасное чувство вины. Не я ли, спрашивал я себя, несу невольную ответственность за бесстыдное поведение этих дам? Не проблеск ли в моих глазах (который я не могу контролировать) постоянно возбуждает страсти и подстрекает их? Не посылаю ли я им бессознательно то, что известно как зазывающий сигнал, всякий раз, когда гляжу в их сторону?

Или же такое жестокое поведение свойственно женской натуре?

Я имел весьма ясное представление о том, каков ответ на этот вопрос, но он был недостаточно хорош для меня. Такая уж у меня совесть, что ее трудно успокоить догадками; ей нужны доказательства. Я обязан был узнать, кто в данном случае является виновной стороной — я или они, и с таковым намерением решил провести эксперимент собственного изобретения с использованием крыс Спеллинга.

Примерно за год до этого я имел кое-какие проблемы с одним неприятным мальчиком, певчим по имени Билли Спеллинг. Три воскресенья подряд этот юноша приносил в церковь двух белых крыс и пускал их гулять по полу во время моей проповеди. В конце концов я конфисковал животных, отнес их домой и поместил в ящик в сарае, расположенном в нижней части сада. Кормил я их исключительно из гуманных соображений, и в результате, но без какого-либо поощрения с моей стороны, твари стали очень быстро размножаться. Из двух получилось пять, а из пяти — двенадцать.

Именно тогда я решил использовать крыс в научных целях. Число самок и самцов было абсолютно одинаково, по шестеро тех и других, так что условия были идеальными.

Сначала я развел их по половому признаку, поместив в две отдельные клетки, и оставил в таком положении на целых три недели. Крыса — весьма похотливое животное, и любой зоолог вам скажет, что для них это чрезмерно долгий период разлуки. Я бы сказал, что, по грубому подсчету, неделя вынужденного безбрачия для крысы равна приблизительно году такого же обхождения с человеком вроде мисс Элфинстоун или мисс Прэттли; как вы понимаете, я честно старался воспроизвести реальные условия.