Дорога в Лефер - [87]

А сейчас бы…

Сейчас, когда тело, лишённое души, и душа, потерявшая своё тело ещё тысячу лет назад, сошлись в поединке — сейчас бы шаману ударить! Да!..

Небо обратилось в сплошное сизое облако. Танцевавшие безумный хоровод тёмные клочки, оградившие землю от показавшегося таким далёким солнца, опускались всё ниже и ниже. Протяни руки — и достанешь, зачерпнёшь небесный пух. Стоит только сделать шаг, оттолкнуться от нависшего над морем утёса. Волны пели там, внизу, под ногами. Лаская жёлто-серый песок, чтоб затем отступить на мгновенье и вернуться вновь, плескалось море. Птицы пели вдали. Чайки носились высоко-высоко над головами. Они с интересом поглядывали на столпившихся невкусных двуногов, а затем прыгали в воду за такой вкусненькой рыбкой. А где-то далеко-далеко шестеро собрались на вершине башни, чтобы дать свой последний бой. И в этот миг то, что прежде звалось Равновесием, рухнуло окончательно, ибо слились две эпохи, разобщённые десятью веками. Ангела одолевали те, кто призван был хранить порядок в мире. А здесь, на другом краю света, демон побеждал, побеждал несмотря ни на что.

Но если бы только Рагмар был шаманом… Он бы призвал всех духов… И те обступили бы демона, и держали бы его… Повалили бы наземь…

В последнее мгновенье жизни дозволено ведь помечтать?

Руки уже размахивались, ноги отталкивались от земли, дабы удар настиг закованного в железо пришельца из прошлого, а разум… Разум… А что разум? Он представлял себе прекрасные картины. Вот если бы здесь, на самом краю, между землёю и небом, собрались духи. Вон там — прародитель. Отец рассказывал, что то была гигантская птица, на которой великие шаманы летают меж мирами. С прекраснейшими серебристыми крыльями, мощным клювом из кремня и гордым взглядом малахитовых глаз. И чтоб отец стоял рядом! Чтоб расправил плечи, чтобы накидка из соколиных перьев во всю свою ширь раскрылась, и чтоб ветер! И чтоб солнце светило из-за спины его, ослепляя врагов! Да, и чтоб он мановением руки призвал ту птицу-предка, взлетел бы вместе с нею — и призвал бы душу Ричарда обратно. А потом рухнул…

Рухнул так, как Рагмар, тяжестью своей подмявший железяку. Сочленения доспехов больно впились в тело, но да ладно, что уж там они! Главное, что железяка не успела ударить! Да! А ещё — что Олаф тоже успел.

Он, Везучий и Бесстрашный, старый, потерявший всех друзей, кроме одного, он — закрыл собою потерявшего душу в борьбе с миром Ричарда. Закрыл от любых ударов, так, как может только настоящий леферский наёмник. Так, как удаётся только однажды в жизни. Рот его был обезображен яростным, поистине звериным оскалом, которым волки отгоняют врагов прочь, а львы ввергают в ужас чужаков. Пусть душа Ричарда ушла — но от этого не перестал он быть его другом. Последним другом. И пусть уж молнии его исполосуют, или огонь испепелит, или осколок льда пронзит сердца — но друга он не выдаст. Ни за что и никому.

Нечто держало Аркадия, нечто, жившее и не жившее сразу. Он, проведший за окоемом тысячу лет, чувствовал его… их присутствие. Они сковали его по рукам и ногам, не давая двинуться. Но ванактов слуга был сильнее их, он — двигался. Еще. И еще чуть-чуть. Вот сейчас он вырвется из невидимых пут, и… И… Потом… А что — потом?..

Лид в то мгновение понял, что… Что сражаться просто незачем. Да, он уже схватился с зеленокожим гигантом, да, он вот-вот его сбросит, поднимется… А бойцы уже бегут, уже спешат, уже рвутся к Олафу, вот-вот пронзят его десятками пик и сотнями клинков — но тем они победу не принесут демону, пережившему свой эон на шестьдесят шесть уходящих в бесконечность ванактских индиктов. Он — один. Сосем один. Государство — это не просто он, Государство — это никто, кроме него. А значит, нет Государства, потому что не может быть Государства, где один… Но… Он всегда был его служителем… Кому же он будет служить? Себе? Но… Он мог все, кроме этого. Служить — только Государству. Себе — прислуживать… Так глупо… Так странно…?

Так правильно.

Он вобрал в себя тысячу лет, вобрал по крупицам. Сознание его практически пробудилось в пути… Он слушал разговоры наемников, вместе с Ричардом сражался с Дельбрюком. Вместе с Конхобаром встречал Анку. Вместе с Рагмаром прислушивался к шуму леса, силясь уловить шепот духов. Вместе с Олафом вспоминал о былых сраженьях. Он знал, что больше не осталось города. Ха! Варвары прозвали его Тринадцатым, хотя он был Первым! Он не просто знал, — он чувствовал, что больше не осталось никого из ванактовых слуг в этом мире. Он был один, совсем один.

И уже во второй раз ему расхотелось жить, ему, последнему служителю Государства…

А Ричард так и стоял, замерев, словно бы судорога сковала его тело мертвой хваткой…

* * *

Звёздочка гасла. Ричард рвался изо всех сил, но их хватало лишь на то, чтобы идти вниз по лестнице, ведущей наверх. Ему недоставало самую малость, вот столечко — и потому-то он падал, падал, падал… Он и сам уже чувствовал, что проиграет, что ещё чуть-чуть, и ему суждено будет оказаться в водовороте вечности. Но — ещё рывок. И ещё. И снова. И ещё раз. Он бился, он боролся, так яростно и прекрасно, как может только падающая звезда, лишённая всего, кроме собственного света. И — воли. И — рвения. И того, что принято звать душою. Ричард сражался — но проигрывал, ведь прежде ему никогда не доводилось так драться. О, если бы он знал, как можно победить — он победил бы. Но он — он не знал. И потому падал, уставший от борьбы за непонятно что состарившийся до срока, потерявший родителей, видевший прощальный взгляд учителя, не сумевший остановить пришествие демона в мир — он падал. И сиял, и светил изо всех сил в этом последнем бою. Он чувствовал, что всё быстрее его падение, что нечто невообразимое засасывает его куда-то. Он понимал, что борьба его обречена. Но всё-таки он, — он сражался. И у самого водоворота тьмы, подхватившего искорку, он постиг всё, он помнил всё, что было, есть и будет с ним, а что могло бы быть, но никогда не станет. Ричард достиг той границы, когда душа знает о себе всё-всё-всё.