Дорога в Китеж - [3]

Наконец действо на плацу завершилось. Статная фигура государя, сверху очень похожая на игрушечного солдатика, замерла с приложенной к шляпе рукой. Ударили барабаны, запищали флейты, Гвардейский экипаж мерно застучал двумя тысячами окованных каблуков, проходя церемониальным маршем мимо императора.

— Кто точно простудится, так это наш Эженчик. Опять будет хлюпать носом, — сказал Вика про тоненького адъютанта, вытянувшегося позади царя и великого князя. Граф Евгений Николаевич Воронцов был третьим участником их дружеской компании.

— Уф, вроде проваливает восвояси. В министерство не идет, — с облегчением молвил Мишель, видя, что к государю движется карета. — Отбой. Возвращаемся к мирной жизни. У меня статья недоправлена.

* * *

О том, что мирной жизни настал конец, друзья узнали четверть часа спустя от того самого Эженчика, о здоровье которого тревожился Вика Воронин. Лейтенант вошел в комнату и с порога объявил:

— Бросьте вы свои бумажки! Не слыхали еще? Война!

— Здрасьте, ваше сиятельство, проснулись, — флегматично отозвался Питовранов, не отрываясь от рукописи. — Полгода уже воюем.

— Да не с Турцией! С Англией! А Коко мне шепнул, что сегодня нам объявит войну еще и Франция! — воскликнул Воронцов.

Это был стройный блондин с очень белой кожей, что у светловолосых встречается редко. Темны были только усики, совершенно не шедшие к тонким, нервным чертам, однако в казарменной империи усы для военного человека являлись обязательной принадлежностью формы.

Воронин с Питоврановым вскочили. Первый присвистнул, второй пробасил: «Птички-синички…». Как людям статским усы им дозволялись только в сочетании с бородой, но у Мишеля она росла плохо, а Вика слишком ценил свою красоту, чтобы прятать ее под волосяной растительностью.

На миг, всего только на миг с обоих бритых лиц пропала извечная насмешливая улыбка. Они стали непривычно серьезны.

Однако Воронин почти сразу же хищно оскалился, а Питовранов азартно потер мясистую щеку.

— Хм. Пожалуй вот оно, чего ждали, — сказал он. — Всю Европу нашей теляте не забодати.

— Именно, — кивнул Воронин. — Тут-то Упырь себе шею и свернет. И тогда наконец сонная дурища Россия пробудится!

Лейтенант поморщился. Он не любил словесной развязности, когда речь шла об отечестве.

— Стыдитесь, господа. Россию ждет тяжкое испытание, прольется много крови и слез, а вы радуетесь. Вот уж воистину говорящие фамилии. Ворон к ворону летит, ворон ворону кричит: «Ворон, где б нам пообедать?».

— Ты тоже Воронцов, — махнул рукой Мишель. — А ворон ворону глаз не выклюет. Брось, Женька. Ты же сам рад. Сколько о том говорено? Кровь прольется, это да. И плачу будет много. Но баба рожает — тоже орет, кровь льет. Без плача и крови новой жизни не появится.

Они заговорили наперебой, но это не мешало им слышать друг друга. Да и, в самом деле, всё было уже сто раз проговорено.

— Война, конечно, будет проиграна, — говорил Вика Воронин. — У них пароходы, а у нас деревяшки под тряпками. У них винтовки, а у нас бородинские ружья…

— У них заводы, железные дороги, электрический телеграф, наконец консервы — солдат кормить, — подхватывал Питовранов.

— Ужасно, ужасно, — вздыхал граф Женька. — И ведь некого винить, мы сами во всем виноваты…

— Он виноват, — разрубил ладонью воздух Вика, кивнув в сторону плаца, который однако уже опустел. — Чертов пиявец, сосущий из страны живые соки! Одно хорошо. Упырь не перенесет военного поражения. Околеет от позора. И тогда надо будет поднимать Россию из обломков. Чинить государство, отстраивать заново! Кто будет это делать?

— Да уж не те ничтожества, которых он вокруг себя наплодил, — покачал головой Воронцов. — Не Клейнмихель с Адлербергом, не Чернышев. Цесаревич Александр тоже ни рыба, ни мясо. Ему эта задача не под силу.

— Зато есть наш Кокоша, — подмигнул Вика. — А у Кокоши есть мы. Да, мы молоды, не в чинах, но у нас есть головы, и эти головы умеют думать. Мы придумаем новую Россию, а потом мы же ее и построим!

Остальные согласно кивнули. Но Мишель засмущался пафоса.

— Сразу слышно карьериста, — толкнул он Воронина в плечо. — Метишь в превосходительства?

— Меньше высокопревосходительства прошу не предлагать, — в тон ответил Вика.

Воронцову, однако, шутить в такую минуту не хотелось.

— Есть еще Герцен в Лондоне, светлая голова.

— Герцен — частное лицо. У нас в России частные лица никогда ничего сделать не смогут, будь они хоть семи пядей во лбу, — убежденно сказал Вика. — Лишь тот, кто является частью государственной машины, способен привести ее в движение. Благодаря тому, что ты перетащил нас сюда, в «Морской вестник», мы оказались в совершенно исключительном положении. Когда Упырь сдохнет, наш дорогой Коко станет самой важной персоной в империи. Он напорист и сангвиничен, он быстро подчинит флегматичного Александра своему влиянию. Тут-то наш «Перанус» себя и покажет — как при Петре Великом показал себя Всешутейший Собор.

— Кстати сказать, я к вам не просто с известием о войне, — спохватился адъютант. — Его высочество сказал, что как только отдаст необходимые распоряжения по министерству, придет к нам в бильярдную. Будет экстренная встреча клуба «Перанус».